Поэзия США - [167]

                          к тишине

                                    на смертном одре или на горной вершине,

                 которую я однажды увидел,

                          которой я не достиг

и не достигну в будущем,

когда исчезнет весь тот Манхаттан, который я только

                                                                           что видел.

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ В КАЛЬКУТТЕ © Перевод Р. Дубровкин

До рассвета еще далеко. Тиканье старых часов,

половина третьего. Под потолком

стрекочут сверчки. Дверь на улицу заперта —

сонные тела, усы, обнаженная плоть,

но никакого желания. Вялые москиты

напоминают о зудящих укусах,

медленно вращается вентилятор,

случайная автомашина с ревом проносится по асфальту,

где-то фыркает бык: во всем тревожное ожидание.

Время остановилось в этих четырех пожелтевших стенах,

пустоту наполняют лишь гудки паровозов

и лай собак, подхваченный в соседнем квартале.

На полке томики Пушкина, Шекспира, Блейка —

непрочитанные. Муза Поэзии,

что толку призывать тебя в безмолвие этих коек,

под глянцевитый овал надтреснутого зеркала! —

Великолепная ночь для тех, кто жаждет исчезнуть —

на каких-нибудь восемь часов — в сумрачном провале сна

и проснуться среди липких ладоней,

с горьким вкусом во рту и тяжестью в груди,

истосковавшейся по сигарете. —

Что делать с этими руками, с большими пальцами ног,

с глазными яблоками в этой полуголодной,

разгоряченной конками Калькутте, в этой Вечности,

у которой от старости давно сгнили все зубы? —

Рильке мог по крайней мере мечтать о любви —

о привычном холодке в груди, дрожащих коленях.

Мечтать об этом? О бездонном звездном небе.

Если мозг тупеет, жизнь отвечает нам

убийственным свинцовым дыханием, но сейчас

гигантские обломки зданий и миров

крушат преграды Слова и навечно погребают меня

под тяжелыми водами священного Ганга.

Бежать отсюда, но как? — только через гибельное

марево Бангкока или Нью-Йорка.

С кожи хватит того, что она кожа, —

разве этого мало? — но от визжащей боли в боку

ей становится тошно от себя самой,

и замысловатый мираж улетучивается,

покончив с этим давно опостылевшим миром. —

Оставь бессмертие и страдания кому-нибудь другому. —

Только бы не застрять в этой дыре на краю вселенной,

вкалывая в руку морфий и убивая плоть.

ЛОРЕНС ФЕРЛИНГЕТТИ

«Мир превосходное место…» © Перевод В. Минушин

Мир превосходное место

              чтобы родиться в нем

если вы не против чтобы счастье

                     было безоблачным не всегда

если вы не против чтобы он обернулся адом

                                                               иногда

                 именно когда все прекрасно

                                            ведь даже в раю

              не поют

                                все время

Мир превосходное место

            чтобы родиться в нем

если вы не против чтобы люди умирали

                                            все время

            или только голодали

                        какое-то время

           ведь это не так ужасно

                            раз это не вы

О мир превосходное место

              чтобы родиться в нем

если вы не очень против

                 пары пустых голов

          над вами

                        или бомбы в лицо

    когда вы

               любуетесь небесами

или такого убожества

              как наше хваленое общество

            что корчится

                   от своих людей знаменитых

и своих людей забытых

                         и священников

             и прочих охранников

                      и от всяческих сегрегаций

               и расследований конгресса

                           и от запоров иных

                          что мы бедные

                       получаем в наследство

Да мир наилучшее место

                         для многих вещей

        и чтобы смеяться

                                 и чтобы любить

и чтобы грустить

             и петь печальные песни и вдохновляться

и прогуливаться

                 глядя вокруг

                                и нюхать цветы

              и на статуи пялиться

                                   и даже думать

               и людей целовать и

                       делать детей и мужем помыкать

                  и шляпами махать и

                                                 танцевать

               и плавать в реках

                               на пикниках

               в разгаре лета

                           и просто вообще

                            «жить»

Да

             но тогда в самом разгаре

                                      появляется улыбающийся

               гробовщик

«У Гойи на офортах гениальных род людской…» © Перевод В. Минушин

У Гойи на офортах гениальных род людской

                                                                    мы видим как бы

в тот момент когда

                 он был впервые назван

                                «многострадальным человечеством»

Люди на каждом листе

                  корчатся в ярости

                                           отчаянья

         Стеная

                   теснятся с младенцами окруженные копьями

                                                                        под цементным небом