Поэзия США - [162]

            А вернее, — над ним, еле слышится вздох

Замороченных и озадаченных кленов,

Не понявших мальчишеских важных резонов

            И поднявших отчаянный переполох

            Тенью веток, в которых запутался змей.

А уже вслед за ним запускается новый!

И предельно осмыслен черед бестолковый,

            Как в Хао́се Овидия. Резвость детей

            Умеряют две няни. — Но, впрочем, не так,

Чтобы очень. — И шествуют важно, как горы,

По дорожке. А горы шагают не скоро —

            Тучки мчатся на них, вот и весь мнимый шаг.

            И чеканный свой марш прекращает солдат,

И влюбленные взор друг от друга отводят,

И на всех, кто в саду, словно что-то находит, —

            Только детские туфельки четко стучат.

            На скамье, утлым телом вливаясь в нее,

Одинокий отверженный, силу и веру

Потеряв, посчитав за пустую химеру,

            Смотрит, не узнавая, на царство свое.

ВЗГЛЯД В ИСТОРИЮ © Перевод В. Топоров

I

Вот пять солдат с дагерротипа Брэди

Застыли, не ожив лишь потому,

Что не было одержанной победе

Ни капли веры… Гамлетом во тьму

Сойду, отцов молчащих окликая, —

Как бездыханно-благостны они,

Отшельники в глуши чужого края, —

Исходу года их поход сродни.

Оружье, упряжь, жалкие палатки —

Игрушечны и беззащитны. Но

Кудрявых кленов стройные порядки

Ведут на холм.

                         Пахнуло тишиной

Мгновенной — от раската до раската —

В ветвях, которым пламенем пылать.

Отцы, я с вами, мы к холму прижаты

Врагом, но не отступим ни на пядь.

II

Но и Бирнамский лес на ум приходит,

Когда штурмуют этот Эльсинор

И тень деревьев на воду наводит

Кровавый блеск. История — простор,

Подвластный то приливам, то отливам,

Где каждая ничтожная волна

Подвержена решеньям торопливым

Чему — на дно, чему — всплывать со дна,

Что лавром покрывать, что мхом, какие

Сокровища вдруг вынести на мель,

Какие вскрыть могилы вековые,

А по каким — пустить зеленый хмель.

III

Итак, старик у моря,

Я начал понимать:

Для воли нет неволи

Страшней, чем благодать.

Но мертвецам молчать

Приходится, покуда

Не грянет роковой

Приказ невесть откуда.

С каким восторгом буду

Внимать я каждой лжи —

И под любое знамя —

Лишь только прикажи.

Но сгинут миражи,

Уловки и обманы

Обманутых отцов —

И строгим древом стану,

Не ждущим с неба манны

И мания вождя —

Но только жизнетворных

Сиянья и дождя.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ © Перевод В. Топоров

Дойти до края — цель всего земного;

Поверхность озерца равно манит

Людей и рыб своею пенной тканью

С узором из кувшинок и канвой

            Из палых листьев и сосновых веток,

            Поддетою под панцирь пузырьков.

Впадая в дрему (словно лифт ночной

Вдруг рухнул вниз через рубеж алмазный),

Мы видим мир прекрасней, слышим песнь

Божественней — вполглаза и в пол-уха —

            Так на ночном лугу всегда слышны

            Вдали кузнечики, а подойдешь — замолкнут.

Наш мир центростремителен; наш путь —

Из кратких снов — в последний бесконечный,

А этот сон не что иное, как

Водоворот из наших грез и мыслей, —

            Куда наш парус вечно устремлен

            В надежде на хорошую пучину.

МЕЛЬНИЦА © Перевод В. Топоров

Свет клочковатый, дымчато-оранжев,

Как корпия на ранах, — здесь и там.

Затем и он исчез — и лишь твой голос,

Проникнутый степенством легкой смерти,

Звучал из тьмы, поползшей на тебя.

Ты то ли бредил, то ли брел тропой

Имен забытых, образов, названий,

Ты вспоминал какую-то сирень, —

Случайно, — словно роздал нажитое

И прожитое близким и друзьям, —

И вот теперь швырял последней медью.

А может, ты хотел разворошить

То, чем заняться не было досуга?

О мельнице ты вдруг заговорил,

Заброшенной и полусгнившей, — то ли

В Бразилии, то ль в штате Тенесси

Набрел ты на нее, уже не помню,

Но где-то в глухомани. Если там

Была дорога, то весьма дрянная,

И ты увидел только три стены,

Поросшие плющом и виноградом, —

И заросли зеленые вокруг.

Но колесо по-прежнему вращалось!

С таким зловещим скрежетом, что ты

Решил: здесь говорит с самим собою,

Наедине с собою, Время. — Так

Был вечен шум.

                               Но как же я узнаю,

Куда они ушли, раз ты — ушел,

Те имена, те образы, названья,

Та — вовсе мимолетная — сирень?

Все, что осталось, это колесо —

Ему теперь в моем мозгу вращаться.

ЧЕТВЕРТОЕ ИЮЛЯ [137] © Перевод А. Сергеев

1

В тот день оксфордский лексикограф Лиддел

До Годстоу прокатиться по реке

Своим трем дочкам разрешенье выдал,

И мистер Доджсон, провожатый, чаю

Им налил в ивняке,

В тени, и сам, по капельке глотая,

Нарассказал того,

Чего ни сам, ни целый свет не видел;

Фантазий золотое естество

Привычки слов и чисел отвергало,

А Темза лишь струилась и моргала.

2

От них на запад, в Мемфисе, где зной

Пошибче над рекой куда пошире,

Грант, непреклонный, точно ток речной,

Закрывшись от помощников, дымил

Над картой в штаб-квартире

И Виксберга судьбу определил:

Мятежники в ловушке,

Им через год оплачивать с лихвой

Провал десанта, брошенные пушки,

Им выходить от голода и вшей

К кривому дубу за кольцо траншей.

3

О, солнце не понятье, но светило.

Что, если б смесью чайного дымка

И грантовых сигар его затмило?

Что мир всегда от хаоса спасало?

Чье слово нас пока

Спасает от паденья и развала?

Ах, весел шелест крон

Лишь там, где все, что рощи населило,

Раздельно и не ведает имен,