Поэзия социалистических стран Европы - [124]

смердят, как гной,

от них и пользы нет никакой.

Когда в божьей простынке

возлежит на спинке

младенец Иисус,

не ищет он постели

в осоке, в чистотеле,

и в цикории робком,

горьком на вкус».

Цикламен и бархатец, горошек и вьюнок

слышат, как бунтует подорожник-дурак;

и бархатец молвит: «Дурак ты, дурак,

да будет так, как велел нам бог.

Я, к примеру, не лилия, не розовый куст,

не родился сиренью и о том не пекусь!

Я бархатец скромный, и жить я умею,

пускай, как ландыш, а не как Галатея!»

Но сказал подорожник: «Нет уж, мой сударь,

простите меня за дерзость и удаль,

я, как колокольчик, кланяться не буду.

Вы себе в садочке живете, как боги,

а нас воробьи клюют при дороге,

на нас коровы гадят, цыган мочится —

на нас и черту поглядеть не хочется,

у молочая, у барвинка похабный вид,

а в ваших простынках младенец спит.

Но ежели так надо и есть на свете так,

чтоб на одного мочились цыган или вол,

а другой чтоб, как лилия, во садочке цвел,

ежели так должно быть, то пусть будет так,

а я, как завистник, как дурак и бедняк,

вставлю себе в шляпу полыхающий мак,

и пусть подует ветер, ветер — северян!

Северян — козодер, жабогуб, змеестрах,

он сдерет все краски на ваших штанах,

а нам все равно — мы плевелы, терны,

сорняки, подорожники, коровьи блины».

Иван Горан Ковачич Перевод П. Семынина

^{125}

Веселая церковь

На холме она высоком,

И веков немало ей,

Заросла травой до окон,

Приютив нетопырей.

Голубей пугливых стаи

Не тревожит медный звон.

Эту церковь, умирая,

Запереть велел барон.

Он желал, чтоб страстотерпцы

Были строги в меру сил,

Но ваятель, щедрый сердцем,

Их весельем одарил.

В алтаре Антоний мудрый,

Светлым пламенем одет,

Смотрит, лихо вскинув кудри,

Как насмешливый студент.

Смех в глазах его лучится;

Замер с поднятой ногой

И, чтоб наземь не свалиться,

Оперся на посох свой.

С царственным жезлом Микола

Рядом с ним — и тоже рад,

Митра — башнею тяжелой,

Борода — как водопад.

Петр святой в углу бряцает

Золотым ключом своим:

— Кто здесь путь нам преграждает?

Ну-ка, схватимся с любым!

Там монашек седовласый,

Как юнак, пустился в пляс,

Разметались полы рясы, —

Нынче грех, мол, не про нас!

Деревянными крылами

Машет ангельский народ,

Славно топают ногами,

Скачут, будто грех не в счет.

Сквозь проем, заросший цвелью,

Солнца луч блеснет из мглы —

Тут уж нет конца веселью,

Что достойно похвалы.

Моисей один сурово

Накреняет грозный рог…

И от зрелища такого

Улыбнулся старый бог.

О милейшие святые,

Вы теснитесь по углам,

Страсти в вас кипят людские,

На простор бы выйти вам,

В белый свет, в родные дали,

Чтоб весельем да игрой

На земле лечить печали,

Ободрять народ простой.

Вечно б вы бродили в мире,

Согревая смехом всех,

Часом с чаркою в трактире

Посидели б, — то не грех.

Тропа

То в пятнах солнца, то голуба,

Сквозь чащу леса бежит тропа.

На ней и зайцев и серн следы,

И шрам колесный увидишь ты.

Должно, с дровами тянулся воз:

Там — птичьи стежки, здесь — червь прополз.

И вновь не видно нигде следов,

Тропинка вьется среди кустов,

Вокруг оврага скользит петлей,

Играет в прятки сама с собой,

Взлетает к небу и вдруг стремглав

Ныряет в бездну, совсем пропав.

Дивишься — в яви то иль во сне,

В какой ты сказке, в какой стране,

Не слишком ярко и не темно,

И сердце миром полным-полно.

И все печали, и все труды

Тобой забыты, и счастлив ты.

Моя могила

Пусть в горах над бездной гроб поставят мой,  —

Черный шорох сучьев, лютый волчий вой

Пусть я слышу, мертвый, сквозь снегов лавины,

Недоступный зовам кинутой долины.

Пусть к гремящим тучам вознесут, как трон,

Чтоб не оскверненным был мой вечный сон

Благовестом, страхом, покаяньем сирых,

Горькими мольбами о спасенье мира.

Пусть лишь друг заветный гроб в горах найдет,

А когда простится — след свой заметет.

Юре Каштелан

^{126}

«Все, что рождается…» Перевод Юнны Мориц

Все, что рождается, несет свою кончину,

и свой восход, и временности прах,

а если месяц над селом — в улыбке,

не холодит меня, как прежде, страх.

Чередованье жизней — непременно,

оно оставит кости от меня.

Товарищ юности моей, откуда

явился ты на пламени коня?

Все, что рождается, несет свою кончину,

и свой восход, и временности прах,

а если месяц над селом — в улыбке,

не холодит меня, как прежде, страх.

Всадник Перевод Юнны Мориц

Скачи, мой конь. Ты слышишь зов трубы?

Скачи,

мой милый.

— Эй, всадник, всадник мой,

длинна ль твоя дорога?

И где твоя звезда?

Ты слышишь ржание? И барабан. И топот.

И лезвий звон.

Ты слышишь, конь мой милый?

— Там, где заря и солнечные копья?

И глиняный корчаг воды,

мой конь?

Скачи, мой конь. Ты слышишь зов трубы?

Скачи,

мой милый.

Крепость, которая не сдается Перевод Ю. Левитанского

Я крепость, и сердце — это мое знамя.

Мои стены невидимые — из ран они сложены.

Против нападенья

выставляю колыбельную песню.

На всех моих башнях бодрствует стража,

а на берегу стоят корабли

из камыша и тамариска.

Железные флюгера

смотрят туда, где войско,

где точат стрелы

и маслами мажут бедра и мышцы —

там поднимается солнце.

Я крепость, и сердце — это мое знамя.

Крепость, которая не сдается.

Не сдаются мертвые, они ничего не чувствуют.

Не сдаются молнии в полете своем стремительном.

Не сдаются живые, у которых глаза — как алмазы.

Рушатся укреплеиья,

Но не эти, из мечты моей созданные.

Я крепость, и сердце — это мое знамя.