Поэзия социалистических стран Европы - [112]

Мамины пальцы сгорели, но все-таки ясно видно,

как девочку в путь-дорогу пальцы те собирают,

то они цепенеют, то беспомощно виснут

и черную ленту предчувствий в тонкую косу вплетают

Туго косичка закручена, не расплетется до вечера.

Слезные змейки стелются — мама горько плачет.

Девочка улыбается ласково и доверчиво,

девочка не понимает, что эти слезы значат.

Вот палачи ледяные — банды их ясно вижу —

косят людские волосы, мечут в стога большие.

Легкие детские локоны ветер уносит выше,

в грузные копны сложены женские косы густые.

Словно шерсть настриженную, словно руно овечье,

в кучи их кто-то сваливает и приминает ногами.

Вижу — пылают яростью большие глаза человечьи,

вижу старух испуганных рядом со стариками.

То, что словами не выскажешь, тоже вижу ясно:

пламя пышет из топки и палачей озаряет,

длинные их лопаты — от детской крови красные,

стылые детские трупы в топку они швыряют.

Вижу седины бедные — все в серебристом инее,

и рядом — как ящерка — тонкую девочкину косичку,

вижу глазенки детские — большие, синие-синие.

Все равно Перевод М. Ваксмахера

Даже тысячу лет проживши,

после смерти я буду схожа

с теми, кто не родился.

Даже век свой прожив счастливо,

после смерти я буду схожа

с теми, кто плакал.

Даже запятнанная клеветою,

после смерти я буду схожа

с теми, кого хвалили.

Даже память оставив в душах,

после смерти я знать не буду,

что меня вспоминают.

Даже мудрость впитав земную,

после смерти я знать буду меньше,

чем ком земли у дороги.

Даже доброе сердце имея,

после смерти я стану

равнодушнее камня.

Даже радуясь ясному солнцу,

не смогу после смерти

выйти из мрака.

И, полна сознания жизни,

после смерти я знать не буду

о том, что жила на свете.

Оскар Давичо

^{116}

«Умер дед…» Перевод Юнны Мориц

Умер дед

Сокровенно, обыкновенно,

Словно с ним ничего не случилось,

Словно приснилось,

Словно встанет

Чуть свет,

Спозаранок,

И отправится дед

На рынок.

Умер дед совсем неожиданно.

Только тихо исчезли гости,

Только мама

От этой вести

Завопила

И вдруг упала, —

А тогда и на нас напало:

Стали колоться в горле

Какие-то странные кости,

Которые вовсе —

Не кости.

Помчались зажженные свечи,

Помчались безглавые мухи,

Помчались по дому,

И вверх —

На карниз,

И вниз,

Словно что-то искали у нас.

Ох, все они попросту падали с ног,

Чтоб нечто найти,

Эту некую малость,

Крупицу, которая здесь потерялась.

Но ни одна из горящих свечек

И ни один

Живой человечек

Нам не могли объяснить словами,

Что же такое потеряно в доме,

Как же его настоящее имя?

И завыли тогда

Гардеробы

Хриплым воем

Бездонной утробы,

И на наших железных щеках

Появился зеркальный прах —

Это рассыпалось зеркало,

Выдав зеркальный страх.

«Жизнь уплывает сквозь пальцы…» Перевод Юнны Мориц

Жизнь уплывает сквозь пальцы,

Ласкаю лицо волны,

Ласкаю ее волнистые пряди.

Плыву в сенокосной прохладе,

И в парусе — свежесть ветра.

Где же на карте

Недра?

И даже не знают боги,

Куда же — босые ноги,

Куда же — пять весел, моя пятерня,

Куда же несут меня.

«С черешней за ухом…» Перевод Юнны Мориц

С черешней за ухом

По тропке глиняной

Иду за звездами.

Иду за крошечными,

За мерцающими, —

Мои мерцающие, мои крошечные!

Из апельсиновых зрачков

У вас любовь, как слезы, каплет

На зелень трав, на всех жучков,

На всех людей, на всех щенков,

На муравьишку и на цаплю, —

На все, на все, как слезы, каплет

Любовь из апельсиновых зрачков,

Которые трепещут,

И дрожат,

И прячутся за мглою облаков.

«Глаза твои — словно озера…» Перевод Юнны Мориц

Глаза твои — словно озера,

Уснувшие под небесами.

В чешуйчатой ряби узора

Волна шелестит волосами.

Под веками, в глуби нездешней —

Испугов багровых спиртовки.

Твой взгляд — соблазнитель с черешней

В губах близнеца-однокровки.

В глазах твоих — дебри, погоня,

Оленья охота, облава,

Хохочет листва в небосклоне,

И машет оленю дубрава,

Машет своим ароматом,

Ветром зеленоватым,

Холодной жутью дождя и звезд,

Пламенем вечности в полный рост.

«Здесь мало любви…» Перевод Юнны Мориц

Здесь мало любви,

Дайте больше любви,

Несметной любви,

Воздушной и светлой любви,

Любви — как досыта хлеба,

Любви — как ясное солнце с неба, —

Чтоб вынесла поодиночке

Всех, кто гниет в одиночке,

И выпустила, друзья,

Там, где любовь моя,

Любовь — свобода моя,

Дышит в солнечной точке.

«Еще дышу…» Перевод Юнны Мориц

Еще дышу.

Еще рассвет.

В оконце, где рассвета нет,

Последний раз последний взгляд

Бросаю в поле наугад.

Я в юности мечтал в избытке

На дыбе умереть от пытки.

В молчанку смерти, в прочерк мук

Иду один.

Безмолвен рот.

Последний в горле умер звук.

Моих друзей живой оплот

Я оставляю здесь, вокруг.

За мной — надежды силуэт,

За мной — навеки мой рассвет,

Мой вечный день.

Я не один.

Со мною — братства мощный дух.

Со мною — солнце,

Воздух, луг,

Со мною — свет любви,

Со мною — все недосказанное мною,

Все, чем я обладал при жизни,

И все, что знаю в утро казни.

Письмо из Сербии Перевод М. Павловой

Товарищу Карлу Марксу или еще

какому-либо товарищу из Рабочего

Интернационала Сретен Анджелкович

посылает письмо из замкнутого круга

маленькой Сербии.

Корчму здесь найдете на всех дорогах,

А фабрика — одна на всю страну.

На каждый округ — сотни острогов

И узников сотни тысяч.

Здесь князь и фабрикант — владыки края,

Класса палачей вожди.

Живут здесь по-турецки. Жизнь такая —

Пей да бранись. Эх, спрячь тоску в груди!