Поэзия социалистических стран Европы - [111]

Для избранных пускай другие пишут,

а мне мои читатели близки.

Песня о порабощенном хлебе Перевод Б. Слуцкого

Стучит украдкой жернов,

шуршит мука по ситам.

Зерно тихонько мелют

во тьме, во мраке черном

по деревням несытым.

Тот хлеб посеян в рабстве,

в безвыходной печали,

и убран тоже в рабстве —

глубокими ночами.

Хоть печи жаром пышут,

но хлеб тоскою дышит.

Он вырастал в неволе.

Созрел под наши стоны.

И вот его смололи

на мельнице замшелой,

обросшей паутиной,

слезами орошенной.

Он рос во тьме кромешной

и выпечен ночами —

с опаской и поспешно,

украдкой и в молчанье,

когда никто не слышит,

как хлеб жарою пышет.

Большущими кусками

тот рабский хлеб кусают —

покуда не забрали,

пока никто не знает,

что под полночным небом

сидит крестьянин с хлебом.

Кровавая сказка Перевод Б. Слуцкого

Это случилось в одном государстве балканском —

в горном, крестьянском.

Горькое там приключилось злосчастье

с группой ребят —

целым классом пали они в одночасье

смертью героев.

Все они были ровесники;

все — одногодки.

Вместе учились и вместе играли,

хором стихи наизусть повторяли.

Вместе ходили к врачам на прививки.

Все у них общее было:

уроки, болезни, привычки.

Вместе они и погибли.

Это случилось в одном государстве балканском —

в горном, крестьянском.

Горькое там приключилось злосчастье

с группой ребят —

целым классом пали они в одночасье

смертью героев.

Ровно за сорок минут до их смертного часа

вот что умы занимало

этого класса:

«Грядки. Их шесть на моем огороде.

Десять арбузов на каждой».

И прочее в этом же роде.

Мысли мальчишек касались домашних заданий,

по выполненью которых

качество ими усвоенных знаний

будет измерено грудой никчемных пятерок,

Детям казалось,

что долго бродить им по белому свету,

Долго решать им задачи —

сначала вот эту,

кто помешает?

Все, что им задано,

перерешают.

Это случилось в одном государстве балканском —

в горном, крестьянском.

Горькое там приключилось злосчастье

с группой ребят —

целым классом пали они в одночасье

смертью героев.

За руки взявшись,

пошли они на смерть рядами.

Самые слабые дети и те не рыдали.

После уроков, сложив аккуратно тетрадки,

шли на расстрел они поступью твердой

в полном порядке,

прямо и гордо.

За руки взявшись,

прямо под пули

эти ребята навстречу бессмертью шагнули.

Хлеб месят Перевод Б. Слуцкого

Солнце спало, и птицы спали,

спрятав клювы в теплые крылья,

Женщины раньше солнца встали,

двери пекарни они открыли.

Они забыли о скорби вчерашней,

о всей суете желаний мелких.

Словно пахарь, когда он на пашне,

словно мельник, когда он — мельник.

Муку просеивают снова и снова.

Волосы словно в белых цветочках.

Работают,

не говоря ни слова,

думая о сыновьях, о дочках.

В море хлебного запаха канув,

они смеются пьяно, счастливо,

словно не тесто мнут руками,

а мнут руками цветущую ниву.

Солнце спит, и птицы не слышат

женщин, тех, что пришли на работу.

Хлебный запах из печи пышет —

это пекарня раскрыла ворота.

Руки на хлебе горячем грея,

женщина думает: «Пусть настанет,

пусть придет благодатное время,

когда всем людям хлеба достанет!

А враг пусть подавится нашим хлебом!

Пусть в горле вражьем он станет комом!»

Женщина смотрит с порога на небо,

внемля птичьим напевам знакомым.

«Я здесь, отчизна!» Перевод Б. Слуцкого

Бледнеет небо, птица бьет крылом.

Испуганно дрожит листва.

Старик пастух шапчонку снял рывком,

и слышны причитания слова:

«Отчизна! Люди!»

Замолкни, утро! Стихни, тишина!

Пусть вся земля застынет на мгновенье,

чтоб выстрелы услышала она

и слова каждый звук в последнем пенье:

«Отчизна! Люди!»

Ты, солнце, выглянь из-за облаков

и освети разверстую могилу,

чтоб веселей, бодрей им сделать было

последние десятки их шагов.

Благоухай, осенняя трава,

последнее их ложе окаймляя.

Пускай у них замлеет голова

от запахов родного края.

Последний крик, последний их привет

ты, ветер, унеси в леса и горы,

чтобы узнали родины просторы,

кто вспомнил их в последний свой рассвет.

«Отчизна! Родина!» — кричит гора горе.

«Отчизна!» — подхватила вся округа,

перекрывая эхом пулеметы,

а издали, как будто голос друга,

доносится из свежей их могилы:

«Я здесь, отчизна!»

Когда промчится ваша юность, птицы… Перевод М. Алигер

Когда промчится ваша юность, птицы,

что делаете вы, дрозды, овсянки и синицы?

Ты, жаворонок, что устал бороться с вышиной?

Что зяблик делает под августовским светом,

когда приходит срок прощаться с летом

и пенье птиц заглушено поющей тишиной?

Почуяв аромат снегов, дыхание мороза,

услышав осени шаги, что делают леса?

Что делаете, тополя, что делаешь, береза,

когда минует лето, и слышен ветра свист,

и по ветру кружится ваш первый желтый лист,

и облака над вами плывут, как паруса?

Когда в хрустальной синеве летают паутинки,

что делаете вы, поля, луга, покосы,

когда колючий иней все одел,

когда в железную броню закованы травинки,

и стали искристым ледком сверкающие росы,

и в изгороди ломонос внезапно поседел?

Когда от северных высот за южные отроги

подует ветер ледяной, что делает вода,

когда стихают подо льдом порывы и тревоги,

когда потока синева

внезапно вянет, как трава,

и цепенеет пульс, и плеск смолкает навсегда?

Детская косичка в Освенциме Перевод Б. Слуцкого

Осень сменяет лето, пятый раз сменяет,

а тонкая, словно ящерка, девочкина косичка

лежит в Освенцимском музее — живет и не умирает.