Поэзия Африки - [39]

болтовни этой, время крадущей!

Я спешу.

Я пустых не желаю речей.

Я спокоен,

и лишь рыболовная снасть,

только сети рыбацкие в море.

Ну, смелей подходи, Куноти,

в своей драной рубахе,

и свою расскажи мне историю, ибо история,

та, которою пичкают в школах,

она лжива насквозь и годится лишь только для тех,

кто ее сочиняет.

Стань же здесь, Куноти,

в своей драной рубахе,

и свою расскажи мне историю,

да, историю тех, кто читать не умеет,

да, историю ту, где и я так правдиво показан:

мой отец был посажен в тюрьму «королем», «королева»

мою мать превратила в рабыню,

брат мой гнул свою спину на них.

Где ты, мужество Бадиу? Выходи!

Где ты прячешься ныне?

Ты смелее ступай по земле,

ибо горе нам, если ты спишь, —

будет голод и мор,

кожа кости обтянет,

и разверзнутся снова могилы.

Бернайли, о коровий пастух,

старый вол подъяремный —

один только спирт остается ему

да мотыга, что воткнута в землю, —

в воскресенье копает,

в понедельник копает,

и во вторник он сеет,

и в среду сажает,

а потом без конца сорняки выдирает,

а дождя благодатного нет —

это только для белых!

Бернайли, о коровий пастух,

нет дождя, и земля высыхает,

а он знай себе сеет и вновь сорняки выдирает,

год приходит и снова уходит,

ты обманут, согнулась спина, в животе твоем голод,

лишь потуже ремень затянуть —

да в могилу.

Бернайли, чернокожий с Зеленого Мыса,

светлой кожи не чти, а тем более — белой:

белый в трюмы швыряет тебя, чтобы стать побогаче,

он тебя продает, а себе покупает машину,

заставляет полы тебя мыть, а себе он ковры покупает,

заставляет тебя мостовые мостить, а себе он дворец покупает

и тебе помогает ремень затянуть,

чтобы свой распустить было можно.

Где же ты, Бадиу?

Начинается танец, все громче звучит редеó,

эй вы, девушки с лицами чистыми, как у святых,

и вы, юноши, тоже — из своих выходите углов!

Ну, а я уж не выйду,

не для меня этот танец.

КАОБЕРДИАНО КУНОТИ [118]

Ритм ожиданья Перевод Ю. Левитанского

Повремени, Море,

еще подожди малость,

повремени малость,

Ветер, таящий бурю,

надо копить ярость

здесь, в полосе прибрежной,

быть всегда наготове,

ждать, когда час настанет.

Ярость ваша понятна,

гнев ваш мы понимаем,

но, чтоб добиться воли,

надо иметь терпенье.

Когда же команда грянет —

ночь для них станет ядом,

любая звезда — снарядом,

нацеленным прямо в сердце.

(Тогда, пожалуйста, Море,

выйди из берегов —

ну, что тебе стоит, Море!

Тогда, пожалуйста, Ветер,

смети их с лица земли —

ну, что тебе стоит, Ветер!)

Тогда уж португальцам,

в ад попавшим,

захочется спастись,

да будет поздно.

МАНУЭЛ ЛОПЕС [119]

Голоса Перевод Новеллы Матвеевой

В ночи, что зыблется без звезд и без луны,

я слышу голос. Он растет из глубины,

в той стороне, что неизвестна мне,

неведома…

В порту у человека одинокого

спрошу: «Что там за крик — пустынный и протяжный —

доносится из бездны ночи влажной?

Не так ли мать зовет, зовет далекого

бродягу в гавани?»

«То голос моря, то шумит прибой.

…Корабль ушел в назначенное плаванье

и взять не захотел меня с собой».

В ночи струистой, в тьме необозримой

идет корабль — собрат пустыни сонной,

и на волне дробимой

качается, как месяц отраженный.

Спрошу у человека меж водою

и небом, бредящего далями матроса, —

и вздрогнет он от моего вопроса:

«Что там за крик — пустынный и протяжный —

проносится над ночи пустотою,

как трепет ветра в заросли густой?»

«То голос порта, то зовет прибой.

…На рейде старом, рейде захолустном

мне вслед она платком махала грустным:

я взять не захотел ее с собой…»

Корабль Перевод Новеллы Матвеевой

Солнечным утром,

о, как хорош проплывающий мимо,

в синее-синее море плывущий — в ровном порыве парус раздутый,

вьющий и вьющий по водам узоры, без веера пены, легко, без нажима…

Ах, только это! Над истинным морем подлинный парус

машет и машет кому-то в безгранье, как белый платок расставанья,

а живописец-ветер легкой рукою

на великаньем холсте простора с тайной тоскою

кресты перепутий морских набрасывает на память,

как мастер, сосланный за горизонт, на затерянный остров изгнанья…

Моменты Перевод Новеллы Матвеевой

I

(Истории так часто повторяются…)

Моменты — те же двери на шарнирах,

вертящиеся вечно и привычно:

то отворяются, то затворяются,

но кто в них проникает — безразлично…

(Открыты царственно развилки мира

для тех, кто нм с улыбкой покоряется.)

II

Был миг. Он за руку схватил меня когда-то

и бросил —

оглушенного, ненужного,

как бы наемного, но безоружного

и безнадзорного солдата

в необъяснимый бой, где только сил растрата.

Был миг, который

мне дал предвиденье картин грядущих,

больших и малых, —

я угадал их,

и сделал шаг вперед под их влияньем,

покорный будущего настояньям,

и снова сделал шаг под торопящим взором

событий ждущих…

Был миг. Он мне открыл пейзажей вереницы,

а для истории — ни уголка страницы.

(Он только приоткрыл историю. Потом,

не дав ей вырваться, прикрыл другим листом,

и много мертвых тел осталось на дороге.

Вот — странных тех побед бесславные итоги…)

III

Поэт, едва-едва проснувшийся во мне!

Дорожный твой мешок до верха полон ныне:

в нем — тяжесть некогда отринутых минут,

груз жестов, прерванных сквозь сон, на половине…

Бедняга, ты бредешь без цели,

наугад,

петляя, путаясь в лохмотьях той одежды,

подобранной с дорог,

которую сносил,

хоть вовсе не носил, да и не видел прежде…