Поезд на рассвете - [25]

Несколько дней Юрка не выходил из дома. По грязище — вязкой, как смола, никуда не пробраться в галошах, даже если их подвязать шпагатом. Но чуть приморозило — Юрка прибежал к Мышкину. Не дав еще дружку раздеться, Толька сказал:

— Они улетают.

Юрка понял, о ком он.

— Когда?

— Завтра.

— Провожать пойдем?

— Они сами скоро к нам придут, — заулыбался Толька. — Мамка всю ночь проревела, потом туда пошла… Ну, скидай пальто, картошку будем чистить. Мамка просила.

Пришли они после полудня — три молодых летчика в белых подворотничках, с орденами, Нина Сергеевна и две ее подруги. Летчики были веселые, пожали Тольке и Юрке руки, угостили их конфетами и солоноватым печеньем.

Нина Сергеевна сварила и потолкла картошку. Летчики открыли консервы, подали Тольке и Юрке по бутерброду с тушенкой.

— Рубайте, орлы… Будете нас помнить, когда кончится война? Глядишь — свидимся после победы.

В другой комнате Нина Сергеевна поставила на стол закуски и пригласила туда гостей. Тольке с Юркой было место на печи.

Летчики много шутили. Пели под гитару:

В далекий край товарищ улетает,

Родные ветры вслед за ним летят…

Потом Нина Сергеевна спела одна:

Порой ночной

Мы повстречались с тобой.

Нет уж тех ночек,

Где ты, платочек,

Милый, хороший, родной?

Голос у нее был низкий, задушевный. Пела она с чувством, и все приумолкли, а одна из подруг Нины Сергеевны расплакалась, убежала в сени, и летчики долго ее успокаивали… Невесело было и Юрке с Толькой. Вот поднимутся завтра летчики в небо, улетят воевать и никогда уже их не увидеть. Ни до победы, ни после. Потому что у каждого из них — свой дом, туда они вернутся и позабудут Раздольное и эту хату.

— Вечер скоро. Пойду, — сказал Юрка, оделся и тихонько вышел…

Улетели они еще до рассвета.

Аэродром опустел. Мальчишки ринулись на летное поле — пошарить, не завалялось ли чего. Юрка с Толькой не пошли.

Поохладели они и к собственным самолетам, — редко доставали из-под топчана. Нина Сергеевна теперь почти неотлучно была дома, и дружки все делали с оглядкой: а вдруг это ей не понравится? Первые дни она подолгу не выходила из своей комнаты и занятиями мальчишек не интересовалась. Но однажды подсела с книгой к ним на топчан:

— Ну, хватит скучать. Хотите, козлятушки, я вам почитаю?

Она раскрыла книгу:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя.

То как зверь она завоет,

То заплачет как дитя.

Это было — словно про их зиму. Начались метели, к порогу, к самым окнам подползли сугробы, с утра завывало в печи, унося из нее тепло. Все меньше соломы оставалось в Толькином сарае.

Ни Толька, ни Юрка читать еще не умели. Нина Сергеевна отыскала среди книг букварь и проводила с ними небольшие уроки.

Пришло письмо с фронта, от Толькиного отца. Нина Сергеевна читала его и утирала слезы. Друзья подумали: может, ранило отца? Но Нина Сергеевна сказала, что все у него в порядке, он уже командует батальоном и недавно получил орден. Толька ликовал.

— Ура! У папки орден!

Юрке стало завидно: Толькин отец — и командир, и орден получил, а его — рядовой солдат, и до сих пор нет у него ни одной награды. Раз не сообщает — значит, нет.

— А твой отец, Юра, часто пишет? — спросила Нина Сергеевна.

— Нет, редко.

— Как он там?

— Как все. Воюет. Говорит — ждите домой.

— Ждите, — повторила Нина Сергеевна задумчиво. — Да-да, нужно ждать. Как же иначе?..

А через день принесли еще одно письмо. Распечатав его, Нина Сергеевна вскрикнула и закачалась. Потом бросилась в другую комнату, упала на кровать и зарыдала… Она не скрыла, сказала Юрке с Толькой, что погиб один из тех летчиков, которых они провожали…

Занятия по букварю, чтения, сказки неожиданно прекратились: в селе заново открыли больницу, и Нина Сергеевна поступила туда санитаркой. Как прежде, она уходила из дому рано, потемну. Выпадали ей и дежурства допоздна: отказаться нельзя было — у всех мальцы, да и не по одному.

В такие дни Юрка спрашивал мать:

— Можно, я у Мышкиных заночую? Один Толька сидит, скучно ему.

— Не надоели вы друг другу? Смотрите не рассорьтесь.

Юрка недоумевал: скажет тоже. Ну разве такое бывает между друзьями?

После Нового года зима покатилась — точно санки с горы. Набесились бураны, развеяло последние снега, и веселым гонцом прилетел впереди весенних птиц теплый азовский ветер. Шум, звон половодья прошел по балкам. Степь тихо задышала, а потом и совсем ожила: на буграх, пригорках, выгонах засвистели суслики.

Распутица еще не кончилась, но от хаты до хаты протоптали стежку. По этой стежке и примчался к Юрке возбужденный Толька:

— Пошли скорей!

— Куда?

Толька размахивал пустым ведром, и Юрка подумал: уж не пожар ли?

— Сусликов выливать. За них в колхозе трудодни пишут. Скорей, а то отстанем. Во-о-он, пацаны пошли… Слышь? Возьми какую-нибудь веревку.

Юрка не спрашивал — зачем. Нашел обрывок шпагата, и они побежали догонять мальчишек.

Заводилами в этом походе были старшие. Они командовали: подержи, принеси, подай. Юрка, Толька, еще пятеро таких же — по одному и по двое таскали ведрами воду со дна балки и лили в нору. Когда из нее выныривал мокрый, ошалелый суслик, его хватали за шею или захлестывали петлей. Убитых зверьков бросали в мешок. Азарта в такой охоте у Юрки не было. Он старался только воду подносить. Вымок, надергал руки и спину, однако таскал. Если бы не обещанные Толькой колхозные трудодни, он бы ушел и Тольку тоже увел домой. Но очень уж хотелось ему заработать свой первый трудодень, а с ним — похвалу матери. Юрка терпел.