Поезд на рассвете - [27]

— Батюшка. Перед моими глазами святил. Не веришь?

— Чем?

— Святой водой.

— Почему она — святая?

— Того, шо ее святили.

— А чем святили? Другой водой?

— Багато не разговаривай, а то паской подавишься, — постращала Юрку тетка Фекла. — Бери крашенку, давай стукнемся.

В такую рань есть было непривычно и спросонок не очень хотелось, да слишком долго ждал Юрка этого угощения, чтобы отказаться.

Утро пришло чистое, веселое, с молодой зеленью, птичьим журчащим гомоном. В хате сверкали белые занавески, пахло корицей и лампадным дымом. Тетка Фекла похаживала в шелковой кофте, расписанной крестом. Единственное выходное платье — лиловое, с кружевным воротником, узорами на рукавах, надела мать. А Юрке приготовила штопаную на локтях рубашку и ничуть не новей — штаны, которые давно были ему коротки.

Прибегали соседки — похристосоваться, пожелать хороших вестей с фронта. К одной из них и ушла тетка Фекла. Мать тоже куда-то позвали.

— Отпускаешь меня? — спросила она Юрку.

— Отпускаю.

— Не скучай тут. Ребят во двор покличь. К обеду вернусь.

— Ладно, — согласился Юрка: когда взрослые не берут тебя с собой, приходится соглашаться.

Но он знал, что не заскучает. Толька все равно прибежит. Подождет его немного, не дождется — и сам прибежит.

Толька явился такой нарядный, каким Юрка его ни разу не видел: вышитая украинская рубаха, коричневые штаны на кожаном поясе, черные туфли. А глаза, кажется, еще голубей, чем всегда.

— Дома никого? А у нас гулянка, так я скорей удрал… Это тебе. — Толька протянул на ладонях два яичка — красное и синее.

— У нас есть.

— Бери. Сегодня всем дарят. Обычай такой.

Гуляли во многих хатах. У соседей уже тянули: «Распрягайте, хлопцы, коней…» В садах запели протяжно девчата. Дело, конечно, было не в пасхе. Наступила весна — без немцев и полицаев, без облав и страха оказаться в Германии, в неволе, без грохота орудий, — и те песни, те малые людские радости, что так долго были подавлены, запросились на волю.

— Что делать будем? — спросил Толька.

Юрка пожал плечами: куда разгонишься в наглаженных штанах и рубашках? Можно только стоять, руки по швам, да на солнышке греться. Но такого безделья они бы не вынесли.

На пустыре роились мальчишки. Метали в небо змейки: кто выше. Голова «змейки» — болт или гайка. Лучше всего — гайка. К ней привязана веревочка, с другого конца — перо. Раскрутишь змейку за хвост, метнешь изо всей силы, — она взовьется высоко-высоко, а перо мелькает, вертится, как пропеллер.

Юрка с Толькой и себе надумали сделать змейки. В палисаднике тетки Феклы лежал огромный камень. Поначалу, когда только стали тут жить, Юрка его сторонился: камень напоминал ему кладбищенское надгробье. И, между прочим, ходил слух, будто тетка Фекла похоронила в палисаднике дочку. Девочка умерла сразу же после рождения, и тетка с мужем «на гробки» ее не понесли, а схоронили возле хаты. Слуху тому Юрка не очень верил, к серой безмолвной глыбе привык, и возле камня устроил небольшой склад железного боя и хлама, который повсюду разбросала война. Кучей лежали болты и гайки, мелкие детали горелых немецких машин, осколки мин, пустые «лимонки», обрывки пулеметных лент, половина винтовочного ствола, разнокалиберные гильзы, проломленная осколком немецкая каска и всякие пластинки, цилиндры, стержни, пружины неизвестного назначения. При таком арсенале что стоило — сделать простые змейки?

Они бегали вместе со всеми, по пустякам надрывали голоса, неистово раскручивали свои гайки, когда вдруг Толька заметил, что один молчаливый коротыш подбрасывает головку от снаряда, обвязанную бинтом.

— Ты где взял? — остановил его Толька.

— Братуха дал.

— Она ж бабахнет. Понимаешь?

На смех подняли Тольку:

— Перетрухал, вояка!

— Мы пробовали. Она негодная.

— Нет, годная, — сказал Толька.

— Спорим?

— Спорим. — Толька забрал у коротыша головку.

Пришли в Юркин двор. У него же — камень, как наковальня. Толька приказал:

— Сховайтесь.

Мальчишки отступили немного — кто за деревья, кто за угол хаты. Насторожились.

Толька выбрал позицию. Размахнулся… Головка тупо ударилась в корявый скос камня и откатилась. Толька подобрал ее, швырнул опять.

Мальчишки загалдели:

— Не трать силы.

— Мы ж тебе говорили — негодная она.

Они посмеивались, а Толька не сдавался. Подозвал Юрку:

— А твоя где?

— Лежит, закопанная.

— Тащи.

Юрка ковырнул землю за камнем, обтер холодный взрыватель.

— Давайте по очереди. Будем кидать по три раза, — сказал Толька.

Сам он и начал. Затем передал головку другому. И пошла она из рук в руки.

— Ну, кто везучий?

Бросали с одного и того же места — от стены хаты в угол палисадника: тут не было и десяти мальчишечьих шагов. Когда очередь дошла до Юрки, всем уже эта затея поднадоела. Больше никто не осторожничал. Толька даже не смотрел на пацанов — копался в железках.

— Толь, отойди, — попросил его Юрка.

Неприятно тяжелой была головка от снаряда, который немцы не успели выпустить. И стала теплей, чем несколько минут назад: это мальчишки согрели ее руками.

— Ну отойди, Толь.

Он усмехнулся:

— Та чего ты? Кидай.

Кидать? А почему Юрка обязательно должен ее кинуть? Кто приказал? Только потому, что все кидали? А вот Юрка не будет. Не хочет. Сейчас пойдет и в речке ее утопит. Кто ему запретит?