Поезд на рассвете - [28]

— Та кидай. Слышь?

— Сдрейфил?

И вдруг — точно кто подтолкнул Юркину руку. Он кинул…

Огонь ударил Юрке в глаза, песок полоснул по лицу, что-то лопнуло в ушах… И день померк. Ни света, ни деревьев, ни мальчишек, ни их голосов… Какой-то провал перед глазами, а в голове — противный до тошноты звон… И Тольки нет. Почему? Он же сейчас был здесь, возле камня… Куда они все делись? И сколько же времени прошло, что они скрылись, бросив Юрку одного?.. И что это было?

— А-а-а-а! — вывел его из оцепенения жуткий крик.

Из-за угла выскочил Толька. Когда успел обежать вокруг хаты?.. Он закрывал рукой левую часть лица. Напротив Юрки остановился, что-то хотел сказать, но не мог. Его трясло всего. Он отнял от лица ладонь. Из круглой и темной, как вишня, раны под левым глазом и от виска полосой потекла кровь. Толька увидел кровь на ладони, на рубашке — и позвал отчаянно:

— Ма-моч-ка-а-а!

Он выбежал на улицу и упал. Плач оборвался…

— Уби-и-и-ли! — завопила соседка. — Хлопца убили-и-и!

Из других дворов долетало:

— Шо там такое?

— У кого бухнуло?

— Хтось гранату взорвал. От черти полосатые!

— Хлопца, хлопца убило!

— Где?

— Скорей сюды! Скорей хто-нибудь!..

Лишь теперь в Юркином сознании вспыхнуло: это же он взорвал! Он оказался «везучим» — угодил по камню как раз бойком. Это он решил Тольку… Почему они кричат «убило»? Не может быть. Он живой! Его просто ранило. Сейчас он встанет… Едва отрывая ноги от земли, Юрка вышел со двора. Но соседка уже подхватила Тольку на руки.

— Тольку убили! Тольку Мышкина. Гады такие!.. Шоб вам не було щастя, безбожники, басурманы!

— Это Юрка кинул, — услышал он жалобы мальчишек.

— Мы ему говорили — не кидай, а он кинул.

— Рушник дайте, кровью все залило… Бежите за Нинкой, скорей! — выкрикивала соседка, и кто-то затопал впереди нее, а она понесла улицей Тольку.

— То все Юрка, — оправдывались мальчишки. — Мы ему говорили — не кидай, а он…

— Де он, бандюга?! — раздались гневные голоса.

Сейчас будут его бить… Но Юрка пятился к двери не так из боязни быть побитым, как от позора. Что же это он наделал? Ранил человека. И кого? Тольку Мышкина — своего друга…

Из глубины двора прямо на него вылетела тетка Фекла.

— Ты гранату кинул?.. Ты, бандюга?! Признавайся! — запыхалась она. — Ой, шо будет! Мамка тебя… убьет, сатану.

Вдруг она осеклась, выпучила глаза да как оранет:

— Ряту-у-у-уйте! Ми-и-ина! Ой, рятуйте, люди добрые! — шарахнулась от Юрки, будто и правда за его спиной стоял сатана, и скорей — ходу на улицу. — Пропала хата! Всю хату взорвут, бандюги. Ой, лышенько!

Где мина? Чего это она? Мин-то у них не было… Юрка глянул под ноги. Рядом валялась еще одна головка от снаряда: мальчишки бросили, когда разбегались. Он поднял ее, быстро зарыл на огороде и скрылся в хате.

Его колотила дрожь. Гул, звон разламывали голову. Казалось, будто над ним беспрестанно бьют в огромный колокол: дон, дон!.. дон, дон!.. Юрка забрался под одеяло, укрылся с головой. Озноб не проходил. В глазах возникали красные вспышки и Толькино окровавленное лицо. Опять он слышал плач, стон, крики, топот ног… Что это было? Что он наделал? Покалечил Тольку — единственного, первого в жизни друга… Конечно, об этом уже сказали Нине Сергеевне. Матери скажут. Во всем селе слыхали взрыв. Сейчас пойдет: «Кто-то подорвался. Наверно, кого-то убило». И побегут на их край — узнавать: кого?.. Нет. Толька живой. Его просто ранило. А почему не Юрку? Он же, он бросал головку и тоже не прятался, но ни один осколок Юрку не задел, — нигде ни царапины. Пусть бы лучше его ранило, а не друга… Дон, дон… дон, дон!.. Тольку нужно скорей перевязать, увезти в больницу. Но кто повезет и на чем? Праздник, все гуляют…

На дороге застучали колеса. Едут! Юрка соскочил с кровати, глянул в окно. По улице катили легкие дрога, запряженные парой лошадей. Во весь рост на дрогах стоял здоровый парень в хромовых сапогах и, не жалея кнута, стегал коней. За Толькой! Больше — куда же? «Быстрей гони, быстрей!..» А погодя кони понеслись обратно — к центру села, где была больница. На дрогах боком сидела заплаканная Нина Сергеевна и обнимала Тольку, закутанного в одеяло. Она гневно взглянула на Юркины окна, погрозила рукой, что-то выкрикнула. Слов Юрка не разобрал, но и так понял: его проклинают. И отпрянул от окна.

Дроги скрылись. Опустела, тревожно притихла улица. Даже петухи перестали горланить. Насупилось небо, и в хате по углам залег, притаился полумрак… Оцепенело стоял Юрка посреди комнаты. Что теперь будет? Что будет? Как помочь Тольке? И у кого просить прощения… если, конечно, это простят?.. С печальным безучастием смотрел на Юрку бледный Христос; лампада перед ним угасла. Юрка приблизился к иконе. «Господи! Ты, говорят, мудрый, все видишь и все знаешь. Научи, что мне делать, как спасти друга. Заживи Толькину рану. Буду молиться тебе, ты только помоги, господи!» Юрка стал на колени, поклонился иконе. Теперь надо было читать молитву, а он не знал ни одной. Лишь обрывки какие-то зацепились в памяти: «Во имя отца и сына…» Еще раз поклонился Христу и, едва шевеля губами, прошептал:

— Во имя отца и сына… и святого духа… и ныне, и присно, вовеки веков аминь…