Поезд на рассвете - [23]

Вспомнил ее песню:

Там, де Ятрань круто в’ється,

З-під каміння б’є вода

Там дівчина воду брала,

Чорнобрива, молода…

Достал из кармана кителя ее письмо, — оно было вложено в записную книжку, чтобы не истрепались, дольше жили разлинованные в клеточку листки из тетради, чтобы не истерлись буквы. В армии несчетно раз, как только выпадала свободная минута и возможность побыть одному, Юрка перечитывал письмо и запомнил его от первой до последней строки. Иногда они даже снились ему — эти листки, исписанные Таниной рукой; сквозь них, откуда-то издалека, проступало и медленно приближалось ее лицо… нет, не все лицо, а одни глаза, грустные и виноватые, — такими они были при расставании, в тот день, когда Таня не насмелилась оставить без догляда теткино хозяйство, всех ее поросят, курчат, и пойти с Юркой на речку, к их плесу… Но и во сне никакого чуда не происходило, смысл письма оставался тем же: «…нам быть вместе не судилося… больше не пиши… Прощай». Строчки качались, путались, потом расплывались, будто подмытые водой… а вместо Таниных черных глаз возникали светлые — Толи Мышкина, про которого Таня говорила в письме. Он простецки, доверчиво улыбался и безмятежно, как тогда, у себя дома, т о й  зимой, спрашивал Юрку: «Самолеты делать умеешь?»

Толя Мышкин. Это же был самый первый — из всех мальчишек — самый лучший Юркин друг. Настоящий. Один за все время жизни в Устиновке и в Раздольном. С игрушечных самолетов и началась их дружба. Нет, раньше — с катания на санках.

Неслышно выпал первый снег. Выпал ночью, для этого он всегда почему-то выбирает ночь. Вчера весь день в окна еще глядела хмурая осень, а на рассвете по земле разлилась такая белизна, что ступить боязно.

Из клунь, сараев мальчишки с утра повытаскивали санки за селом Раздольным, на буграх, загалдели, закружились — не хуже весенних галок. У Юрки саней не было, он выпросился посмотреть, как другие катаются.

— В снегу не валяйся, ноги не промочи, — наказала мать, с тем и отпустила.

Он стоял долго. Замерз. Но никто из мальчишек не предложил ему покататься, Юрку словно не замечали… Видит — еще один бежит, запоздалый, и саночки за ним виляют. Вон это кто — Толька Мышкин. Он жил на самом конце села. Хата их была вторая с краю. Построились они перед войной. Тольку Юрка знал мало, вместе они ни разу не играли.

Толька подбежал к Юрке и с ходу:

— Давай вдвоем?

Санки его были на деревянных полозьях, однако крепкие и удобные, скользили легко, стремительно. Они менялись: то Юрка садился впереди, а Толька правил, то Мышкин занимал место пассажира, а Юрка — рулевого. Раза три они все-таки перевернулись. Юркины стеганые, с галошами, бурки промокли.

— Высушим, — сказал Толька. — К нам пойдем и на печке высушим. Домой вернешься как огурчик.

Накатались досыта. Когда уже и чубы, и штаны были — хоть выкручивай, вспомнили, что пора сушиться. Пришли к Тольке, поснимали все мокрое, расстелили на печи. Остыли немного, напились воды.

— Что-то есть охота… А тебе? — спросил Толька. — Картошку будешь?

— Буду.

Он открыл заслонку, рогачем — уверенно, как заправская хозяйка, — выдернул из печи казанок и поставил на край топчана, слева от печи. Отбросил крышку. Над казанком поднялся парок.

— Еще горячая!.. Давай скорей. Вот тебе ложка. Бери хлеб.

Дно чугунной посудины показалось раньше, чем они наелись. Толька ополоснул казанок, ложки убрал в стол, похлопал себя по животу:

— Червяка заморили. Можно жить… Самолеты делать умеешь? — спросил он ни с того, ни с сего.

— Голубей бумажных — умею.

— То — другая птица. — Толька откинул рядно, что свисало с топчана до пола, наклонился. — Такие видел?

В руках он держал аэроплан — конечно, самодельный, но очень похожий на боевой, настоящий; у него были два пропеллера, три кабины, несколько пулеметов и маленькие шасси-пуговицы. А построил Толька свой бомбовоз из обыкновенных будыльев подсолнуха.

— Ну как? — Он бегом пронес самолет по хате, и пропеллеры закрутились.

— Как правдешный! Дай подержать.

— Подержи… Да не за крылья бери, за фюзеляж. Так… Хочешь — вместе будем строить?

— А ты научишь?

— Научу, — пообещал Толька. — Тут и учить нечего. Все просто. Приходи завтра. Прямо с утра начнем.

— Завтра? — пожалел Юрка, что такое интересное дело откладывается.

— Да ты не думай, я тебя не гоню. Гуляй у меня сколько хочешь. Одному скучно, надоело уже… Мать на работе целыми днями. В столовке она у летчиков работает. Приходит вечером. Вот и сижу один… как сыч.

Да, вблизи Раздольного базировались пикировщики, и все этим гордились, особенно мальчишки. Аэродром был со стороны той окраины, где жили Юрка и Толька. Вдалеке, на поле, стояли в ряд зеленые двухмоторные самолеты. Чуть загудят — пацаны бежали смотреть: на задание улетают или возвращаются? Близко к ним подходить не решались. Но однажды Юрку взял с собой в машину механик передвижной мастерской, они приехали прямо на аэродром, Юрка ходил между самолетами, разглядывал их, трогал руками; представлял, как поднимутся они в небо, ударят по врагам, немцы будут разбегаться в панике, а наши летчики все равно их настигнут и перебьют. Перехватило дух, когда Юрку посадили в кабину, показали приборы, пулеметы… Рассказывал он потом про это мальчишкам не один день.