Поезд на рассвете - [113]

— Ну ладно, бабка, — недовольно надулся Беин, — что-то разговорилась ты сегодня. Будет. Проповеди твои слушать некогда. — Он взял с подоконника пепельно-рыжую ондатровую шапку, закрыл на ключ ящик и тумбочку стола, намерился уходить. — Я думал — ты и правда по делу, а ты так — язык с утра почесать. Это можно и в магазине, с бабами.

— Спасибо, Никита Савельевич, за совет. Спасибо. — Глашиха гордо поднялась, взяла посошок, чуть боком пошла к двери; уже за порогом комнаты обернулась. — А что побеспокоила — извиняй. По неразумению это. — И напустила на себя невинную простоватость. — Шибко-то не суди старуху, не охаивай. Другой раз буду знать. Я-то, глупая, думала, что к тебе не только по колхозным делам зайти можно, а и так, без всякого, просто по-людски… Извиняй, боле беспокоить не буду.

— В сельсовет вали, к Тетерину. Там с твоей пропажей и разбирайтесь, — кинул Беин ей вслед и задержался у стола, выжидая, когда Глашиха уберется совсем; потом вышел, сел в «газик» и куда-то укатил.

Сельсовет — немного дальше по улице, на противоположной от участковой конторы стороне: ладная небольшая изба под тесом, с резными карнизами и веселым крылечком, над которым воздет выцветший, пора бы и сменить, уже не красный, а блекло-малиновый флаг. Пока шла к сельсовету, Глашиха все думала, силилась понять: что же такое произошло с Никитой Беиным за последнее время — с той поры, как начальником его поставили? Чего он вдруг переменился, будто заново, из другого замеса образовался? Когда простым трактористом, потом звеньевым работал, ни гонору вроде не было у него, ни важности и самодовольства. Или оно так и положено, нельзя без этого начальству? Авторитета не будет, люди слушаться не станут и дело никакое не сдвинешь… Кто его знает?

Председатель сельсовета Тетерин, бывший участковый агроном, — тучный, спокойного нрава мужик пенсионных лет, в очках-кругляшах, с остатками жестких поседелых волос вокруг раздольной лысины — навалясь грудью на стол, поскромней видом и поменьше беинского, зато накрытый красным сукном, в одиночестве и тишине читал газету «Сельская жизнь». Дверь в кабинет была нараспашку — входи без стука. «Тут-то хоть нету бездельников, еще не собиралися, — облегченно подумала Глашиха. — Сразу все и обскажу, не задержусь».

— Можно к тебе, Корнеич? — испросила разрешения.

— А где написано, что нельзя? — отозвался тягучий грубоватый голос. — Всегда пожалуйста.

От председательского серединой комнаты протянулся другой стол — приставной, длинный и узкий, тоже под сукном. По обе его стороны стояли мягкие, обшитые материей, уже порядком потертые стулья. Бабка подошла и села на самый крайний.

— Давненько не видел тебя в Совете, Глашиха. — Тетерин отложил газету, потянулся за пачкой папирос и спичками — они лежали справа от него, на углу стола, закурил. — С чем пришла?

— С бедой, Корнеич. Урон у меня.

— Какой еще?

— Да барануха вчера пропала, холера непутная.

— Бывает, — выдохнул вместе с дымом Тетерин. — В тайге живем.

— Тайга тут не виновата. Однако собаки придрали.

— Может, и собаки. Для них это привычное дело. Что зверей давить, что баранов — один хрен… А чьи собаки-то?

— Кабы я знала.

— Надо было сразу пойти поискать за Солонцами.

— Ходила. И вчера, и сегодня. Никого не нашла… Да хоть бы и нашла, собак заприметила — чего я одна докажу? Не поверите. Любой откажется. Скажет — выдумывает бабка. Кому охота штраф платить?

— Прижмем — не откажется, — заверил Тетерин. — На то мы тут и власть… Погоди-погоди. Может, опять, как в тот раз, Пашки Михайлова собаки отличились?

— Не знаю. Зря на человека наговаривать не буду.

— Выясним. Вот вызову Пашку и спрошу, где вчера носились его волкодавы. — Тетерин встал и решительно двинулся к окну. — Вон, сколько мотоциклов стоит. Прямо сейчас кого-нибудь и пошлю за Пашкой, пока в тайгу не смотался. А ты, Глашиха, тоже не сиди, времени не теряй. Иди ищи. Под гривой, в березнике, получше погляди. По ручью повыше поднимись, туда бараны часто забредают. Потом сюда придешь, я тебя дождусь.

— Ладно, Корнеич, — подхватилась Глашиха, ободренная, и с готовностью стукнула по полу посошком; надеждой легла ей на душу решительность председателя сельсовета: молодец Тетерин, он развернется не в пример Беину, справедливость наведет.

Глашиха первой была на улице. Тетерин вразвалку, чуть приволакивая растоптанные, по всему — со дня покупки ни разу не чищенные ботинки, направился к парням, что продолжали посиживать около конторы, а Глашиха опять устремилась на Солонцы. Тем же наулком вышла на задворки. Миновала просторную, основательно обстроенную да ухоженную — второй она была от наулка — усадьбу Беина; под окнами его дома красовались новенькие зеленые «Жигули» — недавно пригнал из райцентра Никита, гараж покуда не успел под них сгромоздить, но кирпича и тесу уже навозил, дело теперь за малым — кликнуть несколько хватких мужиков, собрать, как водится в деревне, «помочь», выставить мастерам угощенье, и они тебе единым духом что хочешь построят. Никите это провернуть — раз плюнуть.

С увала Глашиха все же поглядела, нету ли где за околицей Анюты, ведь обещала подбежать. Убедилась — нету. Рассудила: да и чего ей там быть? Запамятовала, наверно, соседушка про бабкину печаль, не до чужих ей забот, каждый день сыта своими… Снова сошла Глашиха березником к ручью, зашелестела между деревьями и кустами цепкого багульника, который цапал ее за подол длинной юбки, не давал ходу. Внемля совету многоопытного Тетерина, стала пробираться все выше по крутоватой сумрачной падушке, тут и там заваленной буреломом. И вдруг ей почудился голос. Она замерла сторожко. Выпростав из-под платка левое ухо — прислушалась… Так и есть — бабий голос: вроде как приглушенные окрики или понужанье кого-то. Да совсем рядом — за небольшой гривкой, за мелким листвягом. Глашиха поддернула юбку, приналегла на посох, одолела гривку. Опять остановилась, немало подивясь: это кто же тут шарится и кого понужает?.. Различила слова: «А ну пошли! А ну домой, окаянные. Вот я вам!..» Узнала и голос — Анютин, чей же еще. Потом и увидала на поляне соседку: она подняла с земли толстый сук, запустила им по склону гривы.