Поэтика пространства - [70]
В самом деле, как нам станет очевидно при более пристальном изучении образов необъятности, крошечное и необъятное созвучны друг другу. Поэт всегда готов угадать большое в малом. Например, космогония Клоделя, при посредничестве образа, быстро усвоила лексикон – а быть может, и идеи – современной науки. Вот что пишет Клодель в «Пяти больших одах»:
«Подобно тому, как можно увидеть маленьких паучков или личинок некоторых насекомых, заботливо, словно драгоценные камни, спрятанных в их футлярах из ваты и атласа.
Так мне дали увидеть целый выводок солнц, еще скрытых в холодных складках туманности».
Неважно, смотрит ли поэт в микроскоп или в телескоп: он всегда видит одно и то же.
IX
Впрочем, дальнее расстояние создает для нас миниатюры в любых точках горизонта. Увидев эти зрелища, нарисованные далью, поэт забирает миниатюры себе, как гнезда одиночества, где он мечтает жить.
Так, Джо Буске пишет[147]: «Я углубляюсь в царства крошечных размеров, которые дарит нам удаленность, мне не терпится сопоставить с этим уменьшением неподвижность, захватившую меня в плен». Страстный мечтатель, прикованный к постели, переносится через промежуточное пространство, чтобы «углубиться» в миниатюрные миры. Деревни, смутно виднеющиеся на горизонте, его взгляду представляются покинутой родиной. От удаленности ничто не рассеивается и не теряется. Наоборот, расстояние сжимает и концентрирует в виде миниатюры тот край, где мы хотели бы жить. В миниатюрах, созданных расстоянием, разрозненные элементы складываются в единое целое. И отдают нам себя «во владение», отрекаясь от удаленности, которая создала их. Мы владеем ими на расстоянии, и притом без всяких осложнений!
К одной группе с миниатюрными картинами на горизонте следовало бы отнести и те зрелища, которые открываются нам в грезах о верхушке колокольни. Они настолько многочисленны, что их считают банальными. Писатели фиксируют их мимоходом и почти без вариаций. И однако, какой урок одиночества содержится в этих грезах! Человек на верхушке колокольни в своем одиночестве смотрит на людей, которые «суетятся» на площади, под слепящей белизной летнего солнца. Сверху люди кажутся «не больше мух», они бессмысленно движутся в разные стороны, «как муравьи». Эти сравнения, настолько избитые, что их уже впору стесняться, тем не менее, словно бы по недосмот ру, появляются во многих текстах, где присутствует греза о колокольне. Однако феноменолог образа должен отметить предельную простоту этих раздумий, с такой легкостью отделяющих мечтателя от окружающего мира с его суетой. У мечтателя как бы само собой возникает ощущение, что он господствует над миром. Но когда мы осознаём всю банальность этой грезы, становится понятно, что в ней выражено одиночество человека, оказавшегося на большой высоте. Одиночество в замкнутом пространстве вызвало бы другие мысли. Оно тоже отрицало бы окружающий мир, но по-другому. Чтобы ощутить господство над миром, оно не стало бы создавать какой-то конкретный образ. С высоты башни философ господства миниатюризирует вселенную. Все маленькое, потому что он высокий. Он высокий, а значит, великий. Высота его убежища – доказательство его собственного величия.
Сколько теорем топоанализа следовало бы решить, чтобы определить весь объем работы, которую пространство совершает внутри нас. Образ не желает, чтобы мы измеряли его. Хоть он и изъясняется в категориях пространства, это не мешает ему произвольно менять размер. Малейшая новоприобретенная ценность расширяет его, заставляет расти, умножаться. Мечтатель становится бытием порожденного им образа. Он заполняет собой все пространство этого образа. Или замыкается в миниатюре своих образов. Нам следовало бы, как говорят метафизики, определять сущность нашего бытия, сверяясь с каждым образом, – правда, тут есть риск, что мы обнаружим в себе лишь миниатюру бытия. Мы вернемся к этим аспектам нашей проблемы в одной из следующих глав.
X
Поскольку в центре наших размышлений находятся проблемы переживаемого пространства, то из всего круга образов, к созданию которых причастна миниатюра, для нас важны только зрительные образы. Но каузальность малого волнует все наши чувства, и каждое из них создает свои «миниатюры», достойные внимательного изучения. В области таких чувств, как вкус и обоняние, исследовать проблему миниатюры было бы даже интереснее, чем в области зрения. Драмы, которые показывает нам зрение, обрываются быстро. Но оставшийся в воздухе аромат духов, этот едва уловимый запах может стать определяющим в атмосфере воображаемого мира.
Разумеется, проблемы каузальности малого уже были изучены психологией ощущений. С абсолютно позитивистских позиций психология самым тщательным образом определяет пороги, за которыми перестают действовать органы чувств. Эти пороги у разных людей могут быть разными, но их существование – неоспоримый факт. Понятие порога – одно из самых объективных в современной психологии.
В этом разделе мы собираемся выяснить, не призывает ли нас наше воображение в какую-то область, находящуюся ниже такого порога. Поскольку поэт напряженно вслушивается в звучащие внутри слова, не слышит ли он что-то, находящееся за пределами слышимости, когда заставляет говорить цвета и формы? Парадоксальные метафоры, связанные с этой темой, так многочисленны, что их систематическое изучение представляется необходимым. Они должны отражать некую реальность, реальность воображения.
