Поэтика пространства - [69]
Итак, «Большая Медведица», если воспринимать ее как грезу прямого воздействия, – это и не вывеска деревенской гостиницы, и не материнская тюрьма. Это «небесный дом». Если мы видим квадрат и начинаем грезить, мы представляем себе всю его прочность, чувствуем, что он может стать для нас надежным убежищем. Увидев квадрат Большой Медведицы, настоящий мечтатель может отправиться туда жить. Возможно, он спасается бегством с земли, и психоаналитик перечислит нам причины этого бегства, но главное, что мечтатель уверен: там он найдет себе убежище, убежище, достойное его грез. И как он вращается, этот небесный дом! Другие звезды, затерявшись среди небесных приливов, вращаются еле-еле. Но колесница Большой Медведицы никогда не собьется с пути. Когда видишь такое безупречное движение, кажется, будто сам правишь экипажем. И поэту в его грезах, конечно же, видится целый сонм легенд. И эти легенды, все эти легенды оживляет образ. Легенды не сводятся к давнему знанию. Поэт не повторяет нам бабушкины сказки. У него нет прошлого. Он существует в новом мире. По отношению прошлому и к делам этого мира он произвел тотальную сублимацию. За поэтом должен следовать феноменолог. Психоаналитика интересует лишь сублимация с ее негативизмом.
VIII
Рассматривая тему Мальчика-с-пальчик, как в фольклоре, так и в творчестве поэта, мы видели примеры транспозиции величия, которые наделяют поэтические пространства двойной жизнью. Иногда для этой транспозиции достаточно двух строк, как в стихотворении Ноэля Бюро[143]:
Он ложился спать за пологом травинки,
Чтобы небо казалось больше.
Но иногда сделки между малым и большим заключаются все чаще и влияют друг на друга. Когда привычный образ разрастается до масштабов неба, нас вдруг охватывает чувство, что привычные предметы, соответственно, превращаются в миниатюры из какого-то другого мира. Между макрокосмом и микрокосмом существует корреляция.
На этой корреляции, которая, по-видимому, может действовать в обоих направлениях, построены многие стихотворения Жюля Сюпервьеля, в частности, стихотворения из сборника с говорящим названием «Гравитации». Всякий центр поэтического внимания, будь он на земле или на небе, представлен здесь как активный центр гравитации. И для поэта этот центр поэтической гравитации пребывает, если можно так сказать, одновременно и на земле, и на небе. Например, с какой образной непринужденностью семейный обеденный стол превращается в воздушный стол, над которым вместо лампы сияет солнце[144]:
Мужчина, женщина, дети
За воздушным столом,
Опирающимся на чудо,
Которое пытается найти себе определение.
Затем, после этого «взрыва ирреальности», поэт возвращается на землю:
Я снова за моим привычным столом,
На моей возделанной земле,
Дающей кукурузу и стада.
…………………….
Я снова вижу лица вокруг, истинные лица
Со всеми их выпуклостями и впадинами.
Образ, который служит опорой для этой преобразующей грезы, то земной, то небесной, то семейной, то космической, – это образ лампы-солнца и солнца-лампы. Мы смогли бы насобирать тысячи литературных текстов, основанных на этом старом, как мир, образе. Но Жиль Сюпервьель добавляет к нему кое-что от себя, кое-что новое и важное – заставляет его трансформироваться в обоих направлениях. Этим поэт возвращает воображению всю его гибкость, гибкость настолько чудодейственную, что мы смело можем сказать: обновленный образ объединяет в себе смысл, который увеличивает, и смысл, который концентрирует. Поэт не позволяет образу застыть в неподвижности.
Если мы вживемся в космичность Сюпервьеля, читая его сборник «Гравитации» – а в восприятии современного человека это название имеет сугубо научный смысл, то обнаружим там идеи с богатым прошлым. Когда мы не подвергаем историю науки произвольной модернизации, когда мы принимаем, например, Коперника таким, каким он был, человеком, в чьем научном багаже грезы уживались с идеями, то мы понимаем: центр, вокруг которого вращаются звезды, – это свет. Солнце – это прежде всего Большой Светильник Мира. Позже математики превратят его в массу, обладающую притяжением. Свет вверху воплощает в себе саму идею центральности. В иерархии образов его ценность огромна! Воображение знает: мир вращается вокруг ценности.
Лампа, светящая по вечерам над семейным столом, – тоже центр мира. Ведь стол, освещенный лампой, уже сам по себе – маленький мир. У какого-нибудь философа– мечтателя может возникнуть опасение, что из-за современной моды на угловые и стенные светильники мы потеряем центр вечерней комнаты. Сбережет ли тогда память для нас прежние лица,
истинные лица
Со всеми их выпуклостями и впадинами.
Прочитав в стихотворении Сюпервьеля о взлетах к звездам и возвращении в мир людей, мы замечаем, что наш привычный мир принял новый облик – стал великолепной космической миниатюрой. Мы не знали, что наш привычный мир был так велик. А поэт показал нам, что большое бывает совместимо с маленьким. Мы вспоминаем, как Бодлер, говоря о литографиях Гойи, называл их «громадными полотнами в миниатюре»
