Поэма о фарфоровой чашке - [15]

— Да… пока…

— Хорошо, — усмехнулся директор и поиграл карандашом. — Я,— сказал он, — вполне согласен с товарищем Вавиловым, давайте докопаемся до сути, до настоящей причины… А покеда что, имеются желающие высказаться?

— Я прошу слова! — заявил Карпов.

— Говори, Лексей Михайлыч!

Карпов встал и поерошил свои шелковистые светлые волосы. Лицо его слегка побледнело от волнения, но уверенная улыбка пряталась в углах рта.

— О наших недостатках мы знаем очень хорошо, — начал он глуховатым голосом. — Чтобы изжить их, мы затратили немало труда и времени… И будем тратить их и дальше… Ведь и сама идея переоборудования фабрики появилась в результате сознания наших недостатков. Товарищ Вавилов видел сегодня, в какой обстановке, в каких условиях приходится работать рабочим, всей фабрике… Эти ветхие стены, эти изношенные станки и машины давно уже следовало срыть до основания!.. Мы не в состоянии проводить в жизнь самые элементарные требования охраны труда. Нас бы по-настоящему давно следовало отдать за это под суд, меня — в первую очередь и товарища Широких…

Директор усмехнулся и одобрительно кивнул головою.

— Мы ничего не имеем против того, чтобы наши проекты и планы были тщательно проверены… Речь идет о больших ассигнованиях…

— Вы просите свыше семисот тысяч рублей, — внушительно вставил Вавилов:

— Да, семьсот двадцать три тысячи, — подтвердил Карпов. — Такие деньги государство не может тратить необдуманно. Это нам понятно, и против тщательного всестороннего обследования теперешнего состояния фабрики никто из нас спорить не станет… Но весь вопрос в том, как товарищ Вавилов будет производить это обследование?

— Буду ходить по фабрике, полезу в каждую дыру, исследую работу каждого рабочего…

Директор постучал по стакану и укоризненно пожал плечами:

— Не перебивайте!

— Виноват!

— Ну, этого мало! — повысил голос Карпов. — Этого совершенно недостаточно!.. Мы этим занимаемся здесь несколько лет, а товарищ Вавилов думает проделать такую работу только в несколько дней.

— Несколько недель, — невозмутимо поправил Вавилов.

— А хотя бы и в несколько недель!.. — Неужели товарищ Вавилов надеется, что ему в несколько недель удастся увидеть больше того, что мы все видели и видим в продолжение месяцев и лет?

— Я эту фабрику знаю давно, — опять перебил Вавилов, и директор снова остановил его. Но Карпов, оборвав свою речь на полуслове, махнул рукой и сел.

— Собственно говоря, — угрюмо заметил он, — я больше пока не имею ничего сказать.

— Есть желающие высказываться?

Все молчали. Тогда директор положил ладони на поручни кресла и немного подался вперед:

— В таком разе, давайте я… Значит возьмем дело таким родом. Будем подбирать материалы по цехам и по каждому отдельному цеху зачнем обсуждение… А на первый раз вот вам, товарищ Вавилов, общие цифры, по им давайте бегло выясним общее положение фабрики… А уж потом — по плану поведем: обойдете вы, обследуете цех, а затем обсудим, обойдете другой — и о нем, значит, поговорим. Накопится материал, проработаем мы его совместно, а затем уж уцепимся за коренной вопрос… Так вам подходяще?

Директор перегнулся к Вавилову и выжидающе поглядел на него.

Вавилов быстро согласился:

— Вполне удовлетворен!

— Вот, стало быть, и хорошо… Давай, Лексей Михайлыч, твои цифры. Докладывай.

Карпов придвинулся поближе к столу и зашуршал бумагами:

— На первое октября прошлого года обороты фабрики выразились…

II

Предфабкома держал телефонную трубку и морщил нос:

— Да… Ладно… Ну, ну… Слыхал… да… Все? Можешь не кирпичиться, мне все ведомо! Ладно…

Укладывая трубку на рычаг аппарата, он раздраженно сказал сидевшему недалеко от него молодому рабочему:

— Егор бузит. Пеняет на меня, что не пошел я в контору на заседание. Там приезжий этот. А я зачем пойду? Пущай они там перетолкует, ихнее дело. От нас не уйдет! Если бы это какое производственное совещание, а то ведь чисто техническое… Суется Егор почем зря.

— Надолго этот приехал?

— Кто его знает? Поживет, покеда суточных вдоволь не наколотит… Путешествует тут, а пользы делу ни на копейку.

— Ловко все-таки придумали! — усмехнулся рабочий. — Послали дела вырешать бывшего хозяйского сынка! Лучше не надо…

— Это еще ничего не значит, — нерешительно сказал предфабкома. — Если Москва доверила, так верно понимали, в чем дело…

— А может, в Москве-то неизвестно было?.. Может, скрыл он?

— Навряд ли…

За открытым окном простиралась пустынная пыльная улица. Две собаки, прижавшись к стенке, дремали в тени напротив, у почтового отделения. Одна из них подняла голову и, разевая красную пасть, зевнула. Над улицей, над крышами, над собаками протянулся хриплый гудок.

— Обед, — спохватился предфабкома и стал рыться у себя на столе.

Пустынная пыльная улица внезапно ожила. Со стороны фабрики потянулись люди. Запорошенные серой пылью, в холщовых штанах, с непокрытыми головами, в туфлях или сандалиях на босу ногу торопливо шли рабочие. Работницы, оправляя на ходу головные платки, шли, сбивая с ситцевых юбок приставшие соломинки, озабоченно перекликались и приостанавливались у почты, возле вывешенных на доске объявлений и плакатов.

Улица наполнялась говором и шумом толпы. Некоторые рабочие сворачивали, стуча по деревянным ступеням крыльца, входили в фабком. Они шумно растекались по комнатам, останавливались возле столов, трогали бумаги и ведомости, разбросанные на них, брались за газеты и журналы. Они громко разговаривали, спорили, шутили. Задавали друг другу вопросы и, не дожидаясь ответов в одном месте, устремлялись в другие.