Подводный фронт - [47]

— Что с вами? — спросил я.

Денисов молча положил на стол листок с машинописным текстом — проект приказа по «К-23»… Буквы запрыгали перед глазами: «Истек срок автономности… Считать исключенной из корабельного состава…» Да, хоть все уже были готовы к печальной вести, но именно мне — такова уж судьба комбрига — предстояло официально утвердить тот скорбный факт, что «К-23» не вернется в базу. И именно с этого мига гибель лодки становится фактом.

Я бы покривил душой, если б сказал, что горечь потерь, гибель товарищей не сказывались на моральной и психологической обстановке в бригаде. Конечно же, сказывались, и очень сильно. И важно было сделать все для того, чтобы как можно быстрее поднять боевой дух подводников, направить эмоции людей в нужное русло, вызвать у них еще большую ненависть к врагу, горячее стремление продолжить священное дело павших товарищей, отомстить за их гибель фашистам.

Главная роль тут, как и во многом другом, принадлежала политотделу и штабу бригады. Флагманские специалисты и работники политотдела старались в такие дни чаще бывать среди подводников, на лодках, боевых постах. Проводились беседы, митинги, собрания. Политотдельцы использовали и такую форму, как выпуск листовок о павших в боях за Родину. В них обычно приводились краткие биографические данные героев, их основные боевые дела, а затем шли страстные слова о том, что подвиги павших никогда не будут забыты, что дело чести каждого из нас — равняться на них, так же смело и беззаветно сражаться за свободу и независимость Родины.

Многое подсказывалось самой жизнью, если хотите, сердцем. Вспоминаю такой эпизод. Вскоре после объявления приказа о гибели «К-23» ко мне обратился писарь старшина 1-й статьи В. А. Захаров, выполнявший у нас обязанности почтальона. Оказывается, у него собралась большая пачка писем для Гаджиева и его соратников, и он не знал, что с ними делать.

Взял я эти письма у старшины, посмотрел адреса. И защемило в груди. Представилось, как ждут ответа на свои письма матери, жены, дети наших погибших товарищей, с каким нетерпением и тревогой заглядывают они каждое утро в почтовые ящики и как однажды найдут в них казенные похоронки… Конечно, смерть есть смерть. Погибшего не вернешь. Но хоть что-то для родственников тех, кто пал в бою, мы можем сделать? Хоть как-то сумеем облегчить их горе?

Поделился этими мыслями с военкомом бригады, и Иван Панфилович Козлов, как часто бывало, понял меня с полуслова:

— Можно собрать посылки детишкам погибших, — предложил он, — шоколад, консервы… Думаю, каждый подводник согласится отдать часть своего пайка. И еще. Раздадим эти оставшиеся без ответа письма на лодки. Пусть моряки напишут семьям, не по-казенному, от души. Ну а на родину погибших командиров напишут работники штаба и командиры лодок.

Так и сделали. На каждое из писем отвечала определенная группа подводников. Мне вместе с Б. И. Скорохватовым, И. А. Колышкиным, Н. А. Луниным, В. Н. Котельниковым, 3. С. Гусинским и другими выпало писать письмо в Дагестан — на родину Магомета Гаджиева. Собравшись вместе, мы долго сочиняли его. Сначала мыслилось просто обычное письмо родным Керима. Но в итоге получилось нечто большее — по сути, обращение от имени всех североморских подводников ко всему дагестанскому народу.

«Нам, делившим с Магометом горе и радость в суровые дни Великой Отечественной войны, — писали мы, — хочется поведать вам об этом большом и сильном воине, любимом нашем товарище…

Магомет Имадутинович был благородным воином, его пылкое сердце было полно нежной любви к своей Родине и неумолимой ненависти к ее заклятым врагам — фашистским варварам. Гаджиев горячо любил жизнь и потому презирал смерть…

Никто, никогда, ни в каком деле не видел его безразличным, вялым. Ото был человек великой страсти, высокой принципиальности… Жизнерадостность, простота, человечность, отеческая забота о подчиненных, справедливая взыскательность и непримиримость к недостаткам отличали Гаджиева. За это все любили Гаджиева, Гаджиеву верили, за Гаджиевым шли в огонь и воду.

Магомет Имадутинович — командир большой военной культуры. Он в совершенстве освоил управление подводной лодкой, непрестанно учился в боях, своим быстрым умом схватывал все новое, что появлялось в ходе сражений, создавал свою, гаджиевскую, тактику, не знающую себе примера…

Пройдут годы и десятилетия, залечатся раны, нанесенные нашему народу фашистскими варварами, но никогда не померкнет в наших сердцах светлый образ Магомета Гаджиева, отдавшего свою жизнь за дело великого Ленина, за свободу и счастье своего народа.

Народная молва воздаст ему должное. Много песен и былин будет сложено о богатыре-подводнике Магомете Гаджиеве. Бессмертие его имени!

Хочется сказать большое спасибо дагестанскому народу, воспитавшему такого прекрасного воина. Мы верим, что из среды этого народа выйдут тысячи достойных подражателей Гаджиева, которые, так же как и он, заслужат наивысшую награду — вечную всенародную славу и благодарность».[10]

К этим строкам, написанным вскоре после гибели Магомета Гаджиева, остается добавить еще, что в октябре 1942 года прославленному подводнику посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.