Подвенечное сари. Русские девушки в объятиях Болливуда - [54]

К приезду Санни я кое-как замаскировала пятно волосами, развесив их по обе стороны лица для симметрии. Решила сказать, что плохо себя чувствую и к Гульназ сегодня не поеду, останусь полежать в номере… Санни явился чуть раньше обычного и бодрым тоном скомандовал:

– Ну, собирайся!

Едва я открыла рот, чтобы пролепетать – больна, мол, сегодня не поеду, – как он добавил:

– С папой моим познакомишься… Он сегодня утром приехал погостить на несколько дней.

У меня отвисла челюсть. Надо же, думаю, так попасть! И отказываться уже вроде как неудобно, все-таки отец, надо уважить предка… И как ехать – не представляю, с такой-то цветущей щекой! Ничего себе, скажет папаша, отхватил сын кралю!

Всю дорогу я была удручена предстоящим знакомством. Санни заметил мое состояние и потрепал по руке:

– Да не переживай ты так, он тебя не съест… Все будет хорошо!

Ах, думаю, если бы причина была только в этом! Перед тем как войти в дом, я для конспирации вся завесилась волосами, которые скрыли половину лица. «А мало ли, может, я только что голову помыла!» – успокаивала я себя.

Саннин папа оказался стареньким седеньким дедушкой в очках. Вот каким угодно я его себе представляла, но только не таким!

– Салам алейкум! – смиренно опустив очи долу, произнесла я.

Тот отозвался на приветствие, погладил меня по голове, опустился в кресло и… прочно замолчал. Все, в этот вечер мы с ним больше не общались. Мне, конечно, с одной стороны, это было даже выгодно – очень уж не хотелось, чтобы именно сегодня он меня пристально разглядывал. Но, с другой стороны, я находилась в полнейшем недоумении – что это он молчит-то, а? Вроде невеста сына, мог бы и поговорить со мной… Может, сердится на меня? Или стесняется (а мало ли)? А может, просто по-английски не говорит? Потом смотрю – он и с домашними практически не разговаривает, ни с дочерью своей, Гульназ, ни с Санни, ни с зятем, ни с внуком… Странный тип, ей-богу.

Но в общем-то в тот вечер мне было не до того, чтобы вдаваться в размышления по поводу молчания Санниного отца. Все усилия были направлены на то, чтобы никто не заметил красного пятна на моей щеке. Особо внимательной я считала Гульназ, поэтому все время старалась случайно не сесть к ней правой щекой. Конечно же по закону подлости Гульназ в этот вечер стремилась сидеть исключительно справа от меня! И смех и грех…

Самое большое мучение наступило во время ужина. Так неудобно было есть, волосы постоянно лезли в тарелку… Я все ждала, что Гульназ вот-вот воскликнет:

– Джули, да убери ты волосы с лица, они же тебе мешают!

Вроде обошлось… Гульназ ничего не заметила. Зато она заметила другое: я, видимо, находилась в таких растрепанных чувствах, что нечаянно надела шальвары… наизнанку!!! Вот конфуз был… Слава богу, из мужчин никто ничего так и не понял, Гульназ мне знаками тихонько показала – мол, гляди! Я кинулась в туалет переодеваться… Мы с Гульназ потом долго смеялись. Санни все допытывался:

– Да что происходит, что вы хохочете все время?

На что мы с ней заговорщически перемигивались, прикладывали палец к губам и хитро отвечали:

– Secret![23]

Мировая она все-таки баба…

Когда мы с Санни ехали в отель, я осторожненько спросила у него:

– А почему твой папа все время молчал, пока мы там были?

– Он всегда такой, – ответил Санни, – сколько себя помню, с самого детства… У меня и мама такая же молчунья, они с отцом только между собой иногда и разговаривают…

С тех самых пор я стала встречаться с Санниным папой в доме Гульназ ежедневно. Видимо, «приехал погостить на несколько дней» в его понимании было «остаться на месяц-другой»: очень в индийском духе. Мало-помалу он начал привыкать ко мне. На третий-четвертый день я уже удостаивалась от него, помимо «салам алейкум», еще нескольких приветственных слов. А в конце второй недели я положительно имела у него успех! Во-первых, помимо традиционного «Салам!», он еще меня и обнял. Во-вторых, выразил свою солидарность со мной в плане того, что «на улице нынче очень холодно». В-третьих, после разговора о погоде он вдруг без паузы спросил меня, люблю ли я вареные яйца. Я, конечно, удивилась безмерно, но ответила, что в принципе ничего против вареных яиц никогда не имела и относилась к ним с искренней симпатией.

– А почему твой папа спросил у меня про вареные яйца? – поинтересовалась я позже у Санни.

– Ну, просто он их любит, – пожал плечами тот. Логично…

Впрочем, оказалось, что Саннин отец действительно очень любит вареные яйца, только их и признает за завтраком, может уплетать вареное яйцо и с чаем, и с молоком, и даже просто всухомятку… Так что, спросив меня о любви к яйцам, он тем самым позволил мне проникнуть в сокровенные тайны его сознания.

Что касается мамы Санни, то все мое общение с ней свелось к тому, что однажды она позвонила сыну на мобильный, и тот передал трубку мне, чтобы я сказала ей «салам алейкум!», а затем снова продолжил разговор сам.

– О чем вы говорили? – полюбопытствовала я, когда беседа с родительницей была закончена.

Санни улыбнулся:

– Мама спросила у меня: какая она, моя будущая невестка?

– А ты что сказал? – подозрительно посмотрела я на него, зная, как он любит пошутить.