Фаина БААЗОВА
ДЕЛО РОКОТОВА
Летом 1960 года ко мне пришел мой старый знакомый, Яша Паписмедов, и попросил, чтобы я стала его адвокатом в случае, если его привлекут к уголовной ответственности.
Разумеется, тогда ни он, ни я не могли представить себе характер и масштабы дела, в котором он в будущем окажется обвиняемым, а я его защитником.
В этот период, период "гуманизации" советского правосудия, "громкие" дела на практике уже не встречались. Сенсационные политические процессы уже давно отгремели. У нас в Тбилиси последним из этой категории дел был процесс пособников Лаврентия Берии — бывших работников МГБ Грузии — министра Рапава, его заместителей — Рухадзе, Хазане и других — обвинителем на этот раз выступал сам Генеральный Прокурор Союза ССР Руденко.
Яша Паписмедов вряд ли мог оказаться причастным к сколь-нибудь громкому делу.
Я знала его очень давно, много лет. Он работал в одной из организаций "Центросоюза", где пользовался доверием и уважением среди всех сотрудников. Человек тихий, глубоко верующий, как и подавляющее большинство грузинских евреев, он много жертвовал на нужды синагоги, постоянно помогал своим многочисленным родственникам. Он часто приходил ко мне как к своему "фамильному адвокату".
Незадолго до этого я закончила дело его брата, обвинявшегося в совершении сложного запутанного преступления.
Теперь он пришел по вопросу, который касался уже лично его. Он рассказал мне по секрету, что вызван в Прокуратуру Союза в качестве свидетеля по делу его близких знакомых Нади Эдлис и Яна Рокотова.
Вот уже много месяцев как они арестованы в Москве в связи с валютными операциями. Яша сообщил так же, что Надя Эдлис очень часто гостила у них дома в Тбилиси. При этом бывало, что она привозила с собой для продажи царские монеты.
Казалось, он был убежден, что ни Надя Эдлис, ни ее муж, абхазец Сергей Попов, никогда не оговорят его, и все-таки в глубине души допускал, что из свидетеля он может превратиться в обвиняемого, оттого и решил заранее подумать о своей защите.
С профессиональной точки зрения дела о валютных операциях не представляли никакого интереса. Они всегда были небольшими и несложными. До принятия в 1959 году нового уголовного законодательства СССР валютные дела формально регулировались статьей 27 "Положения о государственных преступлениях" от 1927 года, предусматривающей до трех лет лишения свободы. На практике такие дела в суды попадали очень редко. Обычно они разрешались в административном порядке.
Правда, по новому уголовному законодательству наказание за валютные нарушения было значительно усилено. Теперь виновного можно осудить на срок до восьми лет.
Однако, летом 1960 года, когда я впервые услышала о деле Рокотова, еще слишком велико было влияние хрущевской оттепели. Повсюду говорили о преодолении культа личности и его последствий. В широких кругах юристов открыто обвиняли А. Вышинского, игравшего при Сталине роль "теоретической дубинки" и санкционировавшего в качестве Генерального Прокурора нарушения законов и акты произвола.
Теперь снова и снова провозглашаются принципы "незыблемости" закона и справедливости; упраздняются органы, ранее действующие за закрытыми дверьми и наделенные правом внесудебной расправы; реабилитируют репрессированных при Сталине; снижается максимальный срок лишения свободы с двадцати пяти лет до пятнадцати, расширяются права защиты и т.д.
В этой ситуации ни я, ни родственники Паписмедова не ощутили особой тревоги от того, что его предчувствия сбылись и что Яша и вызванный в прокуратуру его младший брат Шалва превратились из свидетелей в обвиняемых.
...Шли месяцы. Неоднократно ездившие в Москву наводить справки в КГБ жены братьев Паписмедовых возвращались с одним и тем же неизменным ответом: "следствие продолжается". Пока однажды, в феврале 1961 года, после очередной такой поездки, жена Яши вернулась необычайно встревоженная. В Приемной МГБ ей официально сообщили, что ее мужу предъявлено обвинение, грозящее лишением свободы сроком до пятнадцати лет.
Казалось, меня, адвоката, хорошо знающего гримасы советского правосудия, трудно было чем-то удивить. Тем не менее, сообщение жены моего подзащитного вызвало у меня глубокое недоумение. Ведь принятый всего год назад уголовный закон о валютных нарушениях предусматривал максимальный срок до восьми лет. Абсолютно исключалось обвинение Яши Паписмедова в каком-либо другом преступлении. Нельзя было допустить, что его жена, человек, в общем, довольно толковый и, уж бесспорно, способный в точности передать ответ следователя, что-то напутала. Так что, сколько я ни ломала голову, откуда взялись эти пятнадцать лет, понять не могла.
А еще через месяц, в апреле, мое недоумение уже переросло в тревогу, когда я, опять же через родственников моего подзащитного, получила от московских адвокатов подтверждение, что действительно Яше Паписмедову (как и другим девяти подсудимым) грозит пятнадцать лет заключения с конфискацией имущества. Будучи занятой в большом процессе в Тбилиси, сама я выехать в Москву для участия в предварительном следствии не могла. Но, помимо воли, начала ощущать, что в этом деле происходит что-то необычное. Но что именно, отгадать было невозможно, сидя в Тбилиси.
