Подгоряне - [104]

Но после одного случая, когда громадный кабан целый час носился по двору с воткнутым под лопатку ножом, глава нашего семейства не решался уже один на один выходить на схватку с обреченным на смерть животным и кого-нибудь обязательно приглашал на помощь. Теперь вот привел Илие Унгуряну, который, войдя в дом, весело попросил:

— А ну-ка, мош Костя, принеси кувшинчик вина, а кабан пускай поживет еще с полчасика… Я-то, чудак, думал, что бригадир сам догадается и припасет винца!

— Принесу хоть два кувшинчика, только боюсь, как бы после этого ты, Илие, не всадил нож в кабанью спину!

— Не бойся, мош Костя. Попаду куда нужно. У меня не пикнет! — заверил Илие.

— А сколько вышло винограда? — спросила вдруг мама.

— Шесть тысяч семьсот тонн, тетя Катанка, — ответил за отца Унгуряну. — Третье место по району — вот так!

— О господи! На целых три тысячи тонн больше, чем в позапрошлом году! — радостно удивилась мама.

— Нам, мать, повезло: поправились подмерзшие виноградники и новые дали хороший урожай, подросли и они, — сказал отец.

А Илие посоветовал, обратившись к моему брату:

— Ты, Никэ, подлизывайся к отцу, угождай ему во всем. В конверте мош Кости лежит пол-автомобиля. Ты это учти!

Отец улыбается и передает конверт маме. Затем берет кувшин, чтобы отправиться в погреб. Илие надо, конечно, угостить, да и самому не грех пропустить несколько глотков; оба они с дороги, а впереди ждет нелегкая работа.

Илие Унгуряну тоже премировали, и он вернулся из Калараша радостно-возбужденным.

Никэ, которого не нужно было учить, как надо подлизываться, перехватывает у отца кувшин: сам, мол, сбегаю за вином. Илие отпускает в его адрес шуточки, задевает и маму:

— Да ты не считай деньги, тетя Катанка! Дареному коню в зубы не смотрят!..

— А ты не сбивай меня! Человек находит деньги на дороге и то пересчитывает! — отвечает мама. — Мне кажется, что вы успели заглянуть в ресторанчик!

— Ну, это ты зря, мать! — приходит на помощь гостю отец, улыбаясь. — Не было у нас времени на разные рестораны и другие питейные заведения.

Заглянули на обратном пути к Илие: нужно было прихватить австрийский штык…

— Так я тебе и поверила! — говорит мама, тоже улыбаясь. — Аль не вижу, что вы не пронесли стаканчики мимо рта?..

Мама перешучивалась с мужчинами, а денежки все-таки пересчитала самым тщательным образом. Она питала к ним слабость, как, впрочем, и всякая женщина. Вдруг вспомнив что-то, она бьет себя ладонью по лбу:

— Да как же я сразу-то не подумала?.. Слышь, Тоадер? — окликает она меня. — Это все твой сон! Говорила тебе, что он к деньгам?!

— Какой еще сон? — удивляется отец, глядя то на нас, то на Илие. Отец уехал на районный актив до рассвета й ничего не знал о моем кошмарном сне.

Мама охотно пересказала чудовищное содержание моего сна, и было видно, что она страшно довольна собой: разгадала-таки его!

Никэ принес вино и присел поближе к маме — пытается, плут, выведать, в какую сумму вылилась отцова премия. Говорит ей, что согласится дать сыну имя Мирон, если она скажет, сколько получил отец.

Илие вовремя вспоминает, что пора приниматься за дело. Выпивает свой стаканчик и говорит:

— Ну, в добрый час! День сейчас короткий, а с кабаном будет, много возни!-

Мы все выходим во двор. Там дедушка ведет разговор с дочерьми Унгуряну, увязавшимися за отцом. Старику хотелось бы узнать, кто те поганые мальчишки, которые бросают в его колодец шариковые ручки.

Илие набрасывается на дочерей:

— А ну марш в школу! Чего вы ходите за мной, как ягнята!

— Мы пришли поглядеть, как ты будешь резать кабанчика! — ответили девочки.

— Ступайте, а то опоздаете. Хвостик и ушки я принесу вам. Не беспокойтесь.

Одеты девочки были в одинаковые платья — так одевала их Мариуца, чтобы одна не завидовала другой. И цвет, и фасон — все одинаково. И похожи малышки на куколок, только что принесенных из магазина и вынутых из упаковочной коробки. Одна лишь была чуток повыше — тем и отличались сестренки. Такие кудрявенькие и белокурые куклы обычно продаются в прибалтийских наших республиках или в Финляндии. Дедушку это занимает.

— Где ты нашел таких беленьких, коровья образина? — спрашивает он Илие Унгуряну, — Теперь такие в моде, мош Тоадер.

— Сам-то ты здоровенный и черный, как цыган, а дочек понародил белобрысых. Может, в мать пошли?.. Но, кажись, и она смуглая? А? Аль покрасилась?.. Ведь теперь все бабы ходят в штанах и все красятся!..

— Моя Мариуца не красится. Она немножко смугловата. А в детстве, наверное, была такой же, как вот они.

— Гм… И у тебя одни девчата… Правда, ты еще молод, беш-майор.

Может, будут у вас еще и мальчишки… А вот теперь я знаю, почему ты всю свою избу облепил зеркалами. Это для того, чтобы вот им, — дедушка указал на девчонок, — было на что пялить глаза и причесывать лен на головках… Но ты ослепил нас всех. Я не могу пройти мимо твоего дома, того и гляди врежусь в стену, коровья башка!

Были бы у Илие мальчишки, рассуждал старик, он не тратился бы на эти глупые зеркала, в них бы не было нужды.

— Я буду копать и копать, пока не доберусь до мальчиков, мош Тоадер!

— Копай, копай, пока есть чем копать, — замечает старик.