Под землей с фотоаппаратом. Рассказы спелеолога - [28]
Вода журчит между бревен плота, и нам немножко грустно, как всегда, когда покидаешь обжитое, привычное уже место. Володя поднимает над плотом адмиральский флаг — на нем традиционная летучая мышь, но в силу местных условий она в болотных сапогах. Я попрочнее привязываю лежащую сверху путевую карту, планшет аэросъемки. Все в порядке, можно трогаться. Удар шеста — и плавание начинается.
Быстрое течение несет нас мимо высоченных обрывов с наклонившимися сверху елями, через черные омуты, где плоты кружатся около изъеденных водой гипсовых скал. Впереди перекат, издали слышно, как звенит галька, по которой катится прозрачная вода. Выплываем из-за поворота и видим грустную картину — оба передних плота прочно сидят на мели. Демченко и Люда яростно работают шестами, пытаясь сдвинуть свой "крейсер", развернувшийся поперек течения. Эдик с Лизой раскачивают свой плот, но безуспешно. Через минуту и мы с размаху влетаем на хрустящую гальку. Я шагаю за борт; холодная вода плотно обжимает сапог. Плот немного приподнимается. Работая шестом, как рычагом, по сантиметру передвигаю тяжелые бревна. Минут через десять со звонким плюхом наш корабль переваливается на глубину. Эту процедуру потом приходится проделывать на каждом перекате; не скоро научились мы находить самую сильную струю, которая прокладывает себе путь поглубже.
Первый перекат пройден. Снова высоко над нами покачиваются ели, и можно сидеть, лениво подправляя шестом медленное движение плота.
Обрывы, сложенные из огромных каменных блоков, светились в косых лучах солнца так, что больно глазам. Гипс не был белым, он играл розовыми и голубыми, зеленоватыми и желтыми тонами — и все, что мы видели вокруг, совершенно не совпадало с тем, что слышали и читали об Архангельской области, крае болотистых равнин. Мы плыли через горную страну, и висящие над нами стены были особенно огромны по сравнению с неширокой, извилистой Соткой.
Утро. Потолок палатки весь в красно-золотом узоре от опавшей листвы, и кажется, что наш кочевой дом освещен солнцем. Но на дворе туман, как и вчера и пять дней назад; непогода рассеивается только к вечеру. Зато нет ни комаров, ни мошек — их согнал ранний осенний холод; только в глубине леса они еще донимают наших друзей из геоботанической группы.
Северная орхидея — башмачок Венеры
На скорую руку перекусываем, и снова плоты грохочут по перекатам, царапая дно. Где же пещеры? Что они должны здесь быть, мы убеждены. Нигде не встречалось нам такое многообразие форм карстового рельефа, как на Пинеге. Карст имеет здесь даже местные названия — "ворги", "мурги" и "шелопы". Ворги — это большие овраги-ущелья. Мургами называются карстовые воронки, их здесь видимо-невидимо, они покрывают наш аэропланшет как оспины. Но колоритнее всего шелопы, или мелкий шелопняк, как говорят пинежане. Представьте себе поверхность, рассеченную трещинами и провалами до метра-двух шириной и примерно такой же большой глубины; провалы расположены неправильной сеткой, так что идти напрямик через шелопняк почти невозможно, нужно постоянно спускаться и вылезать. Если учесть, что он находится в глухом лесу, завален буреломом и зарос мхом, по которому скользит нога, то, пожалуй, более непроходимую местность трудно себе и вообразить. Недаром здесь такое обилие медведей, любителей уютных укрытий, и множество рябчиков; кстати, старинный герб Пинеги — пара рябчиков.
Очередной обрыв, и снова ручей, вытекающий из-под осыпи. Надо бы осмотреть… Володя Демченко и Гольянов карабкаются по глыбам. Мне лень подниматься; блаженно дремлю, откинувшись на тюки.
Редко когда порок был так быстро наказан. Ребята нашли первую пещеру — без меня!
Обрывы, сложенные из огромных каменных глыб, светились на солнце
Косая трещина — из нее тянет холодом. Мокрая грязь под ногами. Поворот направо — и в лучах фонариков вспыхивает уходящая вдаль вереница ледяных сталактитов. Многослойный занавес, завернутые винтом сосульки, плоские и изогнутые ледяные ятаганы… Пока вся эта красота не будет сфотографирована, идти вперед нельзя. Вместе с Демченко начинаем колдовать над аппаратами. Только через час я пропускаю в коридор топографов — Гольянова, Люду и Володю Голубева, а сам иду в глубь пещеры. Коридор расширяется и становится искристо-белым, он покрыт слоем ледяных кристаллов, как толстой шубой. Дальше — огромная прозрачная глыба льда, а за ней открывается высокий зал. Розоватые стены с толстыми ледяными закраинами, когда-то здесь было озеро, но оно ушло, и только толстый слой грязи покрывает его ледяное дно, рассеченное трещиной. В ней где-то глубоко журчит ручей. Зал продолжается дальше, за нависающую скальную перемычку, под которой надо ползти по-пласгунски, снимая собственным телом слой мокрой грязи, покрывающий лед. Когда, наконец, лед кончается, и можно спрыгнуть с него в русло высохшего ручья и выпрямиться, то обнаруживаешь, что последние метров десять двигался по ледяной корке, нависшей над пустотой.
Самые молодые и тонкие сталактиты — 'макароны'
Через два часа съемочная группа находит здесь лазы во второй этаж пещеры, низкий и плоский. Тем временем я фотографирую великолепные "облака" из ледяных кристаллов в дальних углах пещеры и неожиданно обнаруживаю мух-хеломизид, которые бодро бегают и прыгают среди ледяного крошева, совершенно игнорируя холод.
