Под землей с фотоаппаратом. Рассказы спелеолога - [30]
Первая пленка кончилась, перезаряжаю аппарат и прячу ее в полиэтиленовый мешочек. Как рад я был этой предусмотрительности через несколько часов!
Наверху голоса; Дима со своей группой, проходя берегом, увидел плоты и заглянул "в гости". Ребята ошеломленно оглядывают пещеру. Дима сияет, каждая наша находка — это еще один аргумент в споре с противниками заповедника.
Перед вечером выходим наружу. Пора ладить лагерь, стряпать, сушить одежду. Удобное для стоянки место находим немного пониже; надо перегнать плоты. Люда залезает на гору вещей, берет шест, отталкивается…
И сразу что-то происходит не так. Не так, как обычно, а гораздо быстрее отходит плот. Не так, как нужно, упирается шестом Люда, а может быть, это течение не так развернуло бревна и Люда уже не отталкивается, а висит на шесте? Даже река, кажется, шумит не так, как раньше, а громче, тревожнее, злее. Плот поворачивается, стучит по камням, криво приподнимается над перекатом… Люда, пытаясь уравновесить плот, яростно работает шестом, но его затягивает под бревна, и он звонко ломается. Волна поддевает плот и ставит его на попа. Люда цепляется за вещи — как хорошо, что они привязаны! Трещат бревна, ревет вода, кричит что-то Володя — и плот с тяжелым плеском ложится на воду. И сразу все становится на свое место, и река шумит совсем не громко, а последние лучи солнца нежно золотят вершины елок. Но тут я вижу в волнах ныряющую и погружающуюся все глубже серую рижскую сумку…
Что вода была холодной, я понял только потом, выжимая брюки и штормовку около брезента, на котором были разложены мокрые футляры. В сумке сиротливо плавали пластмассовый футлярчик от светофильтра и сегодняшняя пленка, завернутая в полиэтилен. К счастью, сухая. Все остальное мокрым-мокро — три аппарата, вспышка, запасные кассеты. Пленка в аппаратах, конечно, тоже. А там почти доснятая цветная пленка…
Торопливо переодевшись, начинаю вывинчивать и сушить объективы. Володя с Людой разжигают костер, а потом всю ночь, то засыпая, то просыпаясь, мы поворачиваем то одним, го другим боком к огню костра объективы, батареи и аккумуляторы.
К утру моя "Практика" заработала. Правда, затвор мог только открываться, и, чтобы закрыть его, нужно было потрясти аппарат, но для пещерной съемки сойдет и это, можно просто надевать крышечку на объектив. Вставляю свежую пленку, натягиваю мокрую негнущуюся штормовку и ухожу в пещеру. Снова влажный холод, голубоватые сталактиты и призрачное, как будто под водой, освещение во "дворце" за ледяным занавесом. Руки отчаянно мерзнут; отогреваю их под мышками. Нет никакой уверенности, что снимки удадутся, но все равно снимать надо.
Через несколько тысяч лет здесь будет занавес
Пещерная съемка ненадежна. Кажется, предусмотрел все — силу света, количество вспышек, цвет и фактуру натеков, поставил человека в самом выигрышном месте, а проявляешь пленку и видишь угольно-черные пятна, застывшую в нелепой позе, забитую светом фигуру и перечеркивающий снимок косой зигзаг — кто-то прошел в кадре с фонариком, когда ты зазевался. Поэтому я и стараюсь делать по три, четыре, пять дублей — авось хоть один получится.
К новой точке встречи вышли, конечно, с колоссальным опозданием. Вечер. Огромные ели уходят в темноту, которую не может разорвать костер. Около огня людно — все в сборе, и Борис в десятый раз рассказывает об удаче своей группы.
Такие натеки называют кораллитами
— Понимаете, это совсем недалеко от Сотки — километр, не больше, в самом конце маршрута. Всюду мы делали зарубки, сбиться нельзя. Сначала огромные мурги — и маленькая пещерка с лежащими в глине кальцитовыми ежиками, вон они в ведре. Дальше речка, уходящая под землю. А еще дальше — пропасть. Огромный провал, из стены его выбивается ручей и каскадом рушится вниз. Слезть нельзя — отвесы. Но видно, что нижняя часть отполирована водой до блеска, и в ней слои разноцветного гипса. Глубина- метров пятьдесят, не меньше!
Наутро, нагрузившись веревками, карабинами и крючьями, вереницей тянемся за Борисом. Вокруг заросли красной смородины и малины, то и дело кто-нибудь отстает, торопливо набивая рот ягодами. Проходим длинный луг с островерхими стогами — первое напоминание о том, что мы вышли в населенные места. Потом начинается совершенно адский шелопняк, километр идем не меньше часа. И вдруг выходим на край…
Снизу, из глубины, в облаках водяной пыли сверкает радуга. Звон падающей воды. И странный, фигурно вырезанный колодец, в котором блестят на солнце разноцветные прослойки гипса. На дне уже кто-то ходит; оказывается, по краю провала у огромной глыбы льда можно проскользнуть вниз без особого риска. Для пущей безопасности навешиваем в этом месте веревку. Прячу за пазуху аппарат, одолженный у Димы, и скольжу вниз, на глинистую осыпь. Здесь холодно и сыро, но лица у ребят блаженно-счастливые.
На дне провала — голубые кружева прихотливо промытого водой гипса. Это каменное чудо, похожее на кораллы или на окаменевший всплеск прибоя, зачаровывает изысканной прихотливостью изгибов, пустот, завитков.
Я снимаю панораму — сверху вниз. Хотя на аппарате и навинчен широкоугольник, провал входит только в пять кадров. Тем временем на противоположной стене Демченко и Голубев опускают леску с камешком, промеряют глубину. Борис немного преувеличил — не пятьдесят, а двадцать восемь метров до дна, но и это немало — семиэтажный дом…
