Под властью пугала - [89]

— Я не согласен с вашей милостью, — настаивал молодой писатель. — Наим — великий стихотворец и прозаик. Недаром его называют албанским соловьем. Его стихотворения разжигали огонь патриотизма, будили албанца от вековой спячки. С его песнями выросло два поколения албанцев, и сколько еще вырастет. Поэзия его и сейчас вдохновляет: читая его, гордишься, что ты албанец. «Имя гордое албанца мне Албания дала». Вот каков Наим!

— Кто хочет позабавиться, пусть прочтет «Рай» Наима Фрашери. — Ферид-бей повернулся к патеру, давая понять, что больше не удостаивает своим вниманием этого молокососа. — Это все равно что пообщаться с сумасшедшими, мысли и слова такие же бессвязные, абсолютно ничего не означающие. Представьте себе, он утверждает, будто албанцы были созданы раньше самого Адама!

— Наим хотел подчеркнуть древность нации, — живо возразил юноша, не обращая внимания на своего приятеля, который дергал его за полу пиджака. — Для стихотворца это позволительно. Он же не Ветхий завет писал! А потом, ведь и Адам — плод фантазии, легенда, не подтвержденная наукой, так что…

Патер Филипп, побагровев, вскочил на ноги.

— Вы, молодой человек, я уверен, не читали Священное писание, поэтому не говорите о том, чего не знаете!

— Я его читал.

— Оставьте, падре, не связывайтесь с ним, — успокаивал Ферид-бей. — Я знал, что в Албании есть люди, не умеющие писать, но, теперь вижу, некоторые здесь даже и читать не умеют!

Юноша вспыхнул, но не сдался.

— В Албании, господа, много людей, умеющих не только писать и читать, но и думать! — отпарировал он. — Просто иногда, как я вижу, люди на склоне лет снова начинают вести себя как дети. Les extremes se touche.[77]

В зале воцарилась напряженная тишина. Вехби-эфенди растерялся. И зачем только он пригласил этого заносчивого мальчишку? Что делать — прогнать его или доложить завтра Мусе Юке, пусть проучит его как следует?

Положение спас Нуредин-бей. Он поднялся с бокалом шампанского в руке, веселый, словно ничего не произошло.

— Господа! Давайте оставим этот спор. Ферид-бей любит поспорить, ты ему слово, он тебе два, но сегодня мы собрались, чтобы повеселиться и выпить за здравие новобрачных. Выпьем же за них! До дна!

Все встали, принялись чокаться.

— Собирай вещички, готовься в Порто Палермо, — прошептал дерзкому юноше приятель.

— Ну почему ты такой простофиля? — сердился второй.

— Простофиля, говоришь? Это потому, что я говорю вслух то, что вы думаете про себя, да боитесь сказать?

— Совсем нет, но куда тебе тягаться с ним! Ведь он же умница, каких мало!

— Да уж действительно, был бы умницей, если бы не был так уверен, что он редкостный умница.

— Ты своими подковырками ничего не добьешься. У него меткий глаз и острый язык.

— Ну и что? Должно же у человека быть что-то святое, убеждения, которые он не станет высмеивать! А если у него ничего нет за душой, если ему все равно, над чем насмехаться, то он ничего не стоит, пусть он самый умный-разумный!

— Ты прав. Высмеивать, конечно, можно, но для нас это не самоцель. А он ради острого словца сам себя поднимет на смех.

— Ну, над собой-то пусть смеется, а над Наимом не позволю!

— Правильно ты его! — одобрительно сказал приятель, что сидел напротив.

— Правильно, неправильно, а сегодня вечером собирай вещички! — засмеялся другой.

— Давайте выпьем за наше здоровье, за королевскую чету и так уже много пили.

Во главе стола разговор принял иное направление.

— Я слышал, Ферид-бей, вы помирились с епископом.

— Да, падре. Мы с епископом всегда сможем понять друг друга, потому что говорим на одном языке. Оба мы убеждены, к примеру, что человек, написавший музыку к «Дон-Жуану», сделал для людей гораздо больше, чем изобретатель телефона.

— Вы глубоко правы. Духовные ценности выше материальных. Вот этого не может уяснить современная молодежь Албании.

— Потому и необходимо создать круг избранных, интеллектуальную элиту, чтобы она повела народ к духовному возрождению, — проговорил Вехби Лика.

— Наших интеллигентов больше покер интересует, нежели вопросы культурного возрождения, — посетовал издатель журнала, супруг очаровательной дамы.

— Надо как можно скорее создать организацию зогистской молодежи. Она займется такими интеллигентами, — сердито заявил издатель газеты, супруг полной дамы.

— Такие проблемы не решаются насильственным путем, — возразил Ферид-бей. — Больше школ, больше книг — вот что нам нужно.

— Ну, что касается школ, то здесь мы тоже не сидели сложа руки, — снова заговорил Вехби Лика. — Ныне, в славное время нашего августейшего короля, у нас стало больше школ и больше книг, не так ли, падре?

— Так-то оно так, господин Вехби, — с иронией ответил патер Филипп. — Только что же получается? То у нас школ не было и, естественно, было много безграмотных. Теперь школы есть, а безграмотных стало еще больше. Возьмем книги. Раньше не читали, потому что нечего было читать, сейчас есть, что читать, да не читают!

— Браво, падре! — засмеялся Ферид-бей. — Вообще, мне кажется, господа, Албания больше всего нуждается в юморе. Нужна атмосфера свободного общения, обмена мыслями.

— По ведь у нас под покровительством его высокого величества царит именно такая атмосфера. Вот, например, у нас полная свобода печати, — затараторил Вехби Лика. — Запрещается лишь затрагивать короля, королевскую фамилию, критиковать правительство и его внешнюю политику, а обо всем остальном можно писать сколько угодно.