Под солнцем Севера - [5]

Как говорят местные жители, долго смотреть на полярное сияние нельзя: человек чувствует себя беспокойно и даже может сойти с ума. Это — одна из заполярных «сказок», но на Колыме изредка можно встретить нервного (сполошного) человека, страдающего мерячкой — особым видом полярной истерии.

Девятого января вечером мы подкатили к Пантелеихе. Заимка расположена на продолговатом холме (едоме) у подножия Пантелеевской сопки. Едома служит как бы ступенью при подъеме на гору. По льду обширного озера добрались мы к стоянке нашей экспедиции.

ПОЯВЛЕНИЕ СОЛНЦА

Наш приезд в Пантелеиху совпал с одним из самых величественных событий в жизни заполярной природы: на другой день впервые в новом году появилось солнце.

Около десяти часов утра далекая полоска горизонта зарумянилась и начала расцветать. Яркость зари постепенно усиливалась.

Ровно в полдень вспыхнул край солнечного диска, осветив радостные лица людей. Одни сняли шапки, другие захлопали в ладоши. Полярная ночь миновала.

Горбушка солнца медленно опускалась за линию горизонта и, наконец, скрылась. На небосводе остался лишь огненный столб, но скоро и он потускнел. Мы знали теперь, что солнце будет навещать нас ежедневно.

С появлением светила веселей продолжалась обработка добытых во время омолонского похода коллекций! и разнообразных сведении об оленьих пастбищах и природе края.

Время летело незаметно.

К началу апреля в Пантелеихе, как обычно, намечалась ярмарка. Накануне ее открытия стали собираться чукчи и ламуты, одулы (юкагиры) и другие местные жители. Подъездные пути к нашей заимке гораздо удобнее, чем к Островному.

Нас ожидали приятные новости. Утром четвертого апреля по пути к экспедиционному домику, где помещалась столовая, я увидел пуночку. Она сидела на ветке высокорослого тальника, растущего у берега реки, и весело щебетала. Ее прилет знаменует начало заметного пробуждения природы после зимнего покоя. Это — самый убедительный вестник весны.

Однако самая большая радость была впереди: к нам приехали гости. Обычно мы усаживаем их за стол, и начинается угощение. Так было и нынче.

В столовой я увидел Коравги, моего проводника во время омолонского похода, оказавшего мне тогда большую помощь. Мы крепко обнялись. Он привез на ярмарку пушнину: шкурки белок, лисиц и других обитателей лесов — все, что промышляли зимой он и его давнишний товарищ, с которым они вместе откочевали тогда на оленьи пастбища по склонам Южно-Аиюйского хребта.

Теперь Коравги собирался получить за пушнину огнестрельные припасы и кое-что из снаряжения. После ярмарки он должен был вернуться в окрестности заимки Пятистенное, на левом берегу Большого Ашоя, где его ожидал приятель. Примерно через месяц тот откочует на весенние пастбища (весновки) в истоках Березовой реки (по-чукотски — Вильхвильвеем). В гости ко мне охотник обещал зайти вечером.

Мы помогли Коравги сдать пушнину на факторию и быстро получить все, в чем он нуждался. Прибыл он с двумя оленями, выпасавшимися теперь по склонам Пантелебвской сопки вместе с оленями других участников ярмарки.

За ужином мы, вспоминая наш омолонский поход, долго беседовали. К этому человеку я всегда относился с искренним расположением и глубоко его уважал. Коравги также с удовольствием вспоминал паши зимние скитания по лесным дебрям.

— Если хочешь, дружище, давай-ка и в этом году повторим наш иоход! Теперь я собираюсь в тундру на побережье моря, близ устья Большой Баранихи. Знаешь ли ты туда дорогу?

— Знать-то я знаю, — отвечал охотник, — но мне непременно надо возвращаться обратно, там меня ожидают.

— Вот и возвращайся, если надо. Только потом, когда расстанешься с товарищем, снова приходи сюда налегке. До отправления на север остается еще месяц, и можно подождать. Осенью после похода мы опять поможем тебе приобрести все, что нужно.

Ответ Коравги был предельно кратким: сказывалась привычка охотника не увлекаться многословием.

— Надо думать, — сказал он.

На другой день в Пантелеихе проходили традиционные игры и различные состязания. В соревнованиях по стрельбе Коравги оказался первым, и ему торжественно вручили новенький карабин с патронами.

В местной школе состоялся вечер самодеятельности. Несколько прочитанных мной стихотворений, кажется, понравились присутствующим, а Коравги был явно доволен.

— «Деревню» Пушкина ты нам с Ильей читал в Ушуракчанских горах, — вспомнил он.

Мы окончательно договорились, что он возвратится с оленями и покупками обратно к своему товарищу и условится встретиться с ним в начале зимы в тех же местах.

Сюда Коравги обещал прийти по весеннему насту на лыжах к десятому мая. Ему самому хотелось побывать на морском берегу: в тех краях он давно не был и любил о них вспоминать.

Умея свободно объясняться по-эвенски, он помог мне сговориться с приехавшими ламутами о предоставлении нашему геоботаническому отряду восьми вьючных оленей под присмотром одного из опытных оленеводов Егора Мохнаткина.

В обещании Коравги прибыть к сроку в Пантелейку можно было не сомневаться. Мне удалось уговорить Коравги погостить у нас еще денек, а потом я проводил его в дорогу. До скорого свидания!