Под шорох наших дизелей - [34]
Особенно доставалось минеру - вахтенному офицеру первой смены. Что и говорить, старший лейтенант Семенов был достоин придирок, но явно не в той форме, в которую их облекал пришлый начальник. Видя, что Ара абсолютно невосприимчив к языку, тот и вовсе перестал сдерживать себя в выражениях. Однако минер оставался столь же бестолков, сколь молчалив Ара. Неизвестно, что бесило замкомбрига больше. Упреждая очередную вспышку гнева, командир робко попытался успокоить начальника:
- Вы же знаете, Михал Петрович, что наш язык не из легких!
- Да уж точно, мать-перемать...
И тут всем показалось, что попугай, до этого взиравший на все немигающе, слегка вздрогнул.
- Центральный, - звонкий голос акустика разрезал паузу, - шум винтов по пеленгу 300 градусов. Похоже на военный корабль. Интенсивность шума возрастает!
Вскоре был обнаружен и второй корабль, а затем и третий. Не заставили себя ждать и посылки гидролокаторов.
- Хреново дело, командир, - заключил Бесчинский. - Похоже, вентилирование отменяется. Держись, Попка!
Худшее было впереди. Форсирование Фареро-Исландского рубежа оказалось нешуточным испытанием для всего экипажа, но когда томные глаза Ары подернулись пленкой, а затем попугайское тело с шумом шлепнулось с жердочки, в спертом воздухе ЦП запахло катастрофой. Тем временем враги не отставали от лодки ни на шаг. Порой казалось, что посылки гидролокаторов удаляются, но вскоре это оказывалось иллюзией. Обстановка в ЦП накалялась. Было видно, что в голове Бесчинского зреет решение. И, наконец, оно созрело.
- Всё, командир, мать-перемать, всплывай, пока Ара не издох окончательно. Хрен с ними, с врагами. Все-таки не война. А вот если он подохнет...
Самое странное, что к моменту, когда перископ рассек водную поверхность, в поле зрения не оказалось ни одного вражеского корабля. Однако море было довольно бурным. Как только был отдраен рубочный люк, клетка с попугаем стремительно вознеслась на мостик. Её смачно обдало ледяными брызгами, но бездыханное тело продолжало топорщиться на дне клетки жалкой кучкой перьев. Обняв прутья клетки, подвешенной на трубе с кабелем эхоледомера, Бесчинский напряженно пытался уловить малейшие признаки жизни. Его лицо выражало неподдельное страдание.
- Ну, давай, давай, Ара, оживай, мать твою, - горячо шептал замкомбрига.
И вдруг, о чудо, попугай шевельнулся, и пленка, закрывавшая его томные глаза, медленно приоткрылась.
- Ура-ааа! - громоподобно заорал Бесчинский, рискуя привлечь исчезнувшие, было, противолодочные силы вероятного противника.
- Объявляй готовность, командир! - Приказал начальник, явно демонстрируя отличное расположение духа. Его настроение не смог испортить даже минер, появившийся на мостике для заступления на вахту. Продув балласт, лодка двинулась на северо-восток, громыхая дизелями.
- Ну что, минер, твоя жизнь и карьера в твоих руках, - ободряюще начал замкомбрига. - Не будь мудаком! С птицы и... горизонта глаз не спускать!
Завершив инструктаж, весело посвистывая, он спустился вниз. На мостике воцарилась идиллия, которую пикантно оттенял мерный рокот дизелей, работающих на винт-зарядку, а в спускающихся сумерках мелькали высокие плавники касаток, беспечно рассекавших гребни океанских валов. Попугай, вполне оклемавшись, сидел на жердочке, нахохлясь и распушив оперенье. Вдруг в паузе, возникшей оттого, что волна накрыла газовыхлоп, отчетливо прозвучало: «Минер - мудак!»
Несмотря на леденящий холод, Семенов вспыхнул. То, что эти слова произнес попугай, ранее молчавший как партизан, ранило его минерское сердце вдвойне.
«Вот ведь сволочь!» - мелькнуло в его голове. Получалось что это все, что он усвоил из сказанного в ЦП.
Минный офицер молча открыл дверцу клетки и со всей силы треснул птицу по нахальному клюву. Ара закатил глаза и навзничь упал с жердочки, безвольно разбросав лапы.
- Что тут происходит? - донесся рев Бесчинского, как назло появившегося на трапе, подобно чертику из коробочки.
- А что он обзывается, - робко попытался защищаться Семенов.
- Мудак, ты мудак и есть!- продолжал реветь замкомбриг. - Делай что хочешь, но птицу реанимируй, зови доктора, делай искусственное дыхание «клюв-в-клюв». Что хочешь, но если Ара околеет, за ним пойдешь и ты!
Через несколько минут рев из центрального поста возвестил, что Ара открыл левый глаз, а затем и правый.
Минер остался жив и даже в прежней должности. До самого конца похода попугай молчал, видимо осознав, что безнаказанно обзывать людей могут только большие начальники.
Увидев Ару на пирсе в Оленьей, комбриг чуть было не выронил блюдо с жареным поросенком. Его глаза потеплели, и он решил не отчитывать уж слишком сильно своего боевого заместителя за то, что лодка была обнаружена неприятелем на пути домой... Его жизненный опыт подсказывал, что перевезти столь роскошную птицу из другого полушария без жертв, практически невозможно...
СКАЗ О МИНЕРЕ С СОБАЧКОЙ, КОТОРАЯ ГУЛЯЛА САМА ПО СЕБЕ
Историю эту мне поведал мой добрый приятель, в прошлом доблестный командир легендарного ракетоносца «Ленинец» - капитан 1 ранга Виктор П-ский. Поэтому и рассказ пойдет от его имени.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.