Под сенью виноградных лоз - [32]

– Радуйтесь. – Он улыбнулся. – Я радуюсь.

– Хорошо. Я рада за вас.

– Спасибо.

– Похоже, что Кэтрин прекрасно проводит время. – Келли на какое-то мгновение увидела главу семейства Ратледж среди плотно обступивших ее людей. – Она все время окружена людьми. – Келли это устраивало: достаточно поймать взгляд Кэтрин, улыбнуться и кивнуть – и правила этикета были соблюдены.

– Кэтрин рада любой возможности поговорить о виноделии. Думаю, в этом нет ничего удивительного. Для всех Ратледжей жизнь – это каберне. – Он криво усмехнулся.

Его шутка рассмешила Келли. Посмотрев на него с интересом, она не удержалась и сказала:

– Но ведь вы тоже Ратледж.

Улыбка сильней проступила на его лице, а в глазах заиграли озорные огоньки.

– Кэтрин сказала бы, что я из тех сортов каберне, которые долго созревают, в которых слишком много дубильных веществ. Она любит сравнивать людей с разными винами. Для нее вина – как живые существа со своими характерами. Вот вас, например… – Он задумался, изучающе глядя на нее, взгляд его стал слишком уж откровенным. – Думаю, ей было бы трудно охарактеризовать вас. Хотя вы скорее принадлежите к сухим винам, чем к сладким. Пожалуй, белое сухое…

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – перебила его Келли с нарочито легкомысленной интонацией. – Эти вина долго не живут.

– Все зависит от сорта винограда и года сбора. Некоторые из них прекрасно сохраняются.

– Что ж, тогда все в порядке. – Она стряхнула пепел в хрустальную пепельницу. – Надеюсь, Кэтрин не рассердили мои вопросы в интервью?

– Думаю, что нет, иначе вы бы уже знали об этом, – успокоил ее Сэм, понимая, что Келли сознательно уходит от разговоров о себе. – Я думаю, она почувствовала в этих вопросах вызов, а это ей всегда нравится. Как и любому виноделу. Иначе не следует связывать свою жизнь с винами.

– Значит, и вам тоже нравится?

– Конечно. – И тут же сам задал вопрос: – А вы долго жили в Напа-Вэлли до переезда?

– Не очень. – Она медленно выпустила дым. – В Айове подростку неплохо живется. Свежий воздух. Никакого смога, загрязнения атмосферы. Все друг друга знают, все время что-нибудь да происходит – футбол по пятницам, катание на санях, конкурсы в День поминовения, летние спортивные игры, ярмарки, уборка урожая…

– Вы тоже в детстве собирали кукурузу?

– Намекаете на мой рост? – Она вызывающе посмотрела на него.

– Просто пытался представить вас в синих джинсах, ковбойке, в соломенной шляпе и, наверное, короткие косички. – Он наклонился к ее лицу. – У вас очень белая кожа, веснушки не досаждают?

– Вовсе нет. Я обычно становлюсь красной, как вареный рак.

– Видимо, вы и вправду собирали кукурузу.

– Только одно лето. Потом я устроилась работать на местную станцию, сначала секретарем и одновременно курьером, спустя два месяца меня стали выпускать в эфир как диск-жокея, если надо было кого-нибудь заменить. Ну и, наконец, мне дали собственные часы.

– С таким-то голосом… Ничего удивительного.

– Голос, конечно, помог. Но к тому времени я уже могла заменить звукооператора, ведущего «Новостей», метеоролога, пробовала интервьюировать. Приходилось программу составлять и рекламой заниматься.

– Наверное, тогда же стали подумывать о телевидении? Я имею в виду, когда стали вести «Новости» на радио.

– Не совсем. – Келли заметила, что Сэм не притрагивался к пиву, а просто держал в руке стакан, иногда перекатывая в нем жидкость. – Ведь это была маленькая радиостанция, – напомнила она. – Прочтешь последние новости с телетайпа – вот и все. Мы называли это «жареным», «прямо со сковородки». Тогда я мечтала работать в газете, писать. Телевидением я заинтересовалась только на втором курсе колледжа, проходя стажировку на местной телестанции. Там мне и предложили место репортера – еще до окончания колледжа. Я согласилась. – Она повела плечами. – Остальное – уже отдельная история.

Рассказывая о своей работе на радио, Келли говорила с удовольствием, но когда она упомянула о телевидении, Сэм почувствовал, как ее голос изменился, потеплел, выражение лица стало мягче, а глаза заблестели. Сомнений не было: Келли Дуглас обожала свою работу. Эти чувства были знакомы Сэму, так как напоминали ему ту радость и удовлетворение, которые дарила ему работа на виноградниках и в винодельне.

– Семья, должно быть, гордится вами.

– У меня никого нет. – Келли загасила сигарету в пепельнице. – Мама умерла, когда мне только исполнилось восемь, а отца я потеряла вскоре после окончания школы. А больше у меня никого не было – ни братьев, ни сестер, никого.

– Вам, наверное, пришлось несладко.

– Жизнь вообще трудная штука, но альтернатива – еще хуже.

– Верно, – согласился он, и улыбка слегка тронула его губы. И тут же спросил, склонив на плечо голову: – А чем занимался ваш отец?

– Всем понемногу. Как говорят в Айове: вез, что предлагали.

Сэм понимающе кивнул, но по прорезавшей лоб складке чувствовалось, что его мысли уже заняты другим.

– Как я понял, родились вы в Напа-Вэлли. В какой ее части? В Сент-Хелен? Рутерфорде? Напа? Калистога-Спрингс?

Стоило ему начать перечислять города в долине, как Келли почувствовала, что надо срочно что-то придумать, чтобы остановить его. Скрестив на груди руки, она запрокинула голову, окинув его удивленным взглядом.