Под облаком - [4]

Хорошо тут у вас. Он потер указательным пальцем нос и сказал строго:

— Элинка!

— Да, — ответила Света, заслоняя Ангела, который, приподнявшись на цыпочки у кривого абрикоса, гладил серую Васечкину голову, — конечно. Это хорошо. И чтобы отвлечь мужчину, предложила Ангелу:

— Давай посчитаем котов. Ты сереньких и белых, а я рыжиков. Ангел кивнул и стал загибать пальцы, показывая другой рукой на медленные цветные пятна. Шевелил губами, встряхивая кольцами тёмных волос.

— Семь. А там ещё один. Котеночек. А чёрный? Его мне считать?

— Рыжих — три штуки. Да, пусть чёрный будет твой.

— Пусть… девять! Ой! Над головами в тонком сером свете зажглись фонари, круглые и длинные, неяркие — будто в стаканы и шары положили по желтку. И листья рядом с ними очертили свои зубчатые краешки. Свет медленно наливался, а посчитанные и непосчитанные коты, спрыгивая с каменных плоскостей, мягко перебирая лапами по широким ступеням, устремились к боковой улице навстречу невысокой женщине, почти невидимой в размытом полумраке. Только два пузатых пакета белыми огромными комками покачивались в опущенных руках. Рыжий кот закричал, вздымая трубой хвост, его отпихнул кот полосатый. Света взяла Ангела за тёплую ручку, и вместе они пошли вслед за кошачьей компанией. Людмила Владимировна поставила пакеты на землю и выпрямилась, улыбаясь. Светлое усталое лицо с небольшими глазами белело в сумраке, как ещё один фонарь, обрамлённый вместо листвы русыми прядями неловко забранных волос. Кивнула Свете и, стряхивая с рукава красного спортивного костюма налипшую кашу, сказала, стесняясь:

— Собаки там ещё. Белочка щенков принесла, они мне нужны, спрашивается, собаки ещё эти. Туда и ходить тяжело, всё в гору, Петровна пообещала, три раза в неделю сама покормит, но чтоб я принесла чего.

— Мау! — воззвал рыжий, и Людмила Владимировна отмахнулась:

— Подожди. Сейчас, дай хоть отдышусь. Ангел стоял, раскрыв маленький рот, смотрел снизу, светил нежным лицом с тёмными глазами и тонкой шеей в распахнутом воротнике плюшевой розовой кофточки. Когда говорила Света, переводил на неё глаза.

— Щенки. Вам с котятами бы справиться, — Света покачала головой. Женщина, махнув рукой, засмеялась:

— Их уже разобрали. Всех четверых. Вот мамка выкормит, и возьмут, тут же дворы, у всех собаки. Только рано ещё. А котят снова подкинули, две коробки, ну что за люди. Я ж и так с пяти вечера до десяти. Пока обойду всех, а ещё сварить надо. Вынимая из пакета пластиковые миски, ставила их на каменный парапет, половником плюхала в каждую из открытой кастрюли кашу с вареной рыбой. И коты, кошки, котята-подростки накидывались на еду, урча и вскрикивая, если кто-то совался украсть чужое. Бродя за Людмилой Владимировной, Света кивала, ахала, гладила пушистые спины, качала головой в ответ на жалобы. Фонари разгорались всё ярче, тявкала Молька, суетясь между цветных котов, с набережной бумкала музыка, тоскливо выводил неверно заученную фразу саксофон. Взревел прогулочный катер, выписывая по воде круги и светя неоновыми фантастическими огнями. Бумажка перекочевала из кармана джинсов в руку Людмилы Владимировны, и та стесненно кивнула.

— Как хорошо. Завтра вот куплю потрохов куриных, мне девочки оставляют на базаре. Утром надо успеть.

— Удивительно хорошие у вас тут ветеринары, — снова сказал клетчатый мужчина, выныривая из темноты. Фонарь поискал, на что посветить, нашёл большое лицо, блеснул стёклами очков, пробежался по крупным клеткам рубашки.

— Так привозите своих, — засмеялась Людмила Владимировна, собирая пустые миски и складывая их в мусорный пакет, — я в Камыш езжу, район не наш, но зато девочки стерилизуют за полцены и лечат, если что. Мужчина выпятил грудь. Блеснули крупные зубы.

— А привёз! Лабрадор у меня, Принц. Мы с ним уже два раза у доктора тут были.

— Так это ваш, значит? Белый такой и черноглазый?

— Мой! Все вместе, окружённые поспешной стаей котов, сходили к мусорному контейнеру, куда Людмила Владимировна выбросила пластиковые миски. И вытирая руки, снова улыбнулась Свете, благодаря.

— Пора мне, — Света поправила на плече ремешок забытого фотоаппарата, — до встречи, Людмила Владимировна.

— Девять, — сказал Ангел, поднимая свою микроскопическую Мольку, — я считала, и получилось девять котов. Моих. Мы все считали.

— Вы молодцы. Мимо шли люди, забираясь к лапам грифонов, обхватывали каменные шеи, принимали красивые позы. Сверкали вспышки фотокамер, звенел смех. Света помахала рукой и пошла вниз, в расшитый пятнами фонарей город, полный гуляющих — в цветных и белых одеждах, с загорелыми лицами и локтями, с почти чёрными в темноте коленями. Не торопилась, собрав маленький штатив, ставила его на скамейки и фонарные тумбы, на перила, забиралась по ступеням закрытых магазинчиков к самым дверям и снимала оттуда, почти неважно, что именно, главное, чтоб в кадр попало это невероятно синее небо над темнотой и жёлтые, как новорожденные солнца, фонари. А потом, устав и сделав по центральным улицам изрядный круг, вдруг снова оказалась у подножия лестницы. Подняла голову, всматриваясь в освещённые гордые профили каменных стражей. Там было пусто и тихо. Шум и люди остались внизу, а на лестнице был только свет, легко ступающий со ступени на ступень, тени котов под чёрной листвой. И грифоны. У мощно расставленных каменных лап что-то белело, снизу неразличимое. Света повесила камеру на плечо и медленно поднялась по ступеням, обходя свешенные до низу ветви старой софоры, там за ними кто-то горячо шептал, а другой кто-то хихикал девичьим тонким голосом: