Под музыку Вивальди - [36]

Шрифт
Интервал

что златокудр, как ангел он,
а тем, что как слепой закон,
он САМ забыт навеки.

«Мгновений тех без края…»

Мгновений тех без края
святая простота.
И всюду – золотая
вечерняя вода.
Все: небо с голым садом,
нас и проводки нить
вода вечерним златом
готова отразить.
Лес вышел на опушку:
как припозднился май!
Мы слушаем кукушку:
«считай», «считай», «считай».

30.11.1986

«Чем глубже к нему следы…»

Чем глубже к нему следы,
тем лучше в срубе самом:
среди огромной зимы
глубоким он полн теплом.
И тяга печная ввысь
уносит дым сигарет,
слова и песни, и мысль,
невысказанную, нет.
Вот тяга печная, но,
в отличие от земной,
ей в небо нести дано
все то, что стало золой.

««Аминь, аминь, – глаголит, – впредь…»

«Аминь, аминь, – глаголит, – впредь
хотя вы тлен и прах,
но Царство Божие узреть
сподобитесь на днях».
И чрез неделю Иисус
учеников ведет
на гору горнюю, боюсь —
одну из тех «высот»,
где идолам молился всяк
язык окрестный, и
там, где крутой подъем иссяк,
они стоят одни —
Иаков, Петр и Иоанн
и перед ними – Тот,
кто Сам Себе среди крестьян
Предтечею слывет.
Но вдруг пророка нет, как нет —
им зреть дано на миг
и ризы б́елы, яко свет,
и, яко солнце – лик.
Тут сон горы тяж́еле всей
свалил их с хилых ног.
Но им приснился Моисей
и Илия, и Бог.

«Рылеевские «завтраки». Часа…»

Рылеевские «завтраки». Часа
ну, этак в два – четыре пополудни,
и шуб, и перевязей колкая краса
оставлены пока в прихожей. Судьи
на скромный сей сошлись синедрион:
Бестужев… Греч… И под мундиров ряской
горят сердца, как зимний небосклон.
За окнами – мороз: пустой, сенатский.
Горюет сам Булгарин: о-хо-хо,
так где ж хотя б лафит, коль не «Клико» —
слова, слова и, чтоб им было пусто,
российский квас да кислая капуста.

««Вечности день» велик…»

«Вечности день» велик —
к чему исканья
сравнений: миг,
звезда, песчинка, капля.
Суть величин
есть встреча на просторе:
«Здравствуй, песчинка!»,
«Здравствуй, капля в море!»

«А ночами зимой…»

А ночами зимой
зол мороз-постовой…
то ли в стены из бетона
вьюга бьется головой,
то ль всю ночь напролет
снег поземкою бьёт
свои з́емные поклоны
тебе, холод, тебе, лед?

«Нет, нельзя печали…»

Нет, нельзя печали
указать дорогу,
нет, нельзя отраде
долго греться тут
у печурки – в путь пора
туда, где, слава Богу,
кудреватые ветра,
как ангелы, поют.

«С какого конца не зажигай…»

С какого конца не зажигай
свечу – с начала ль, с конца —
давно потерян твой чахлый рай,
и слиплись черты лица —
сначала предавший предаст в конце
и, походя, невзначай
предаст в середине. Коль нет в лице
обличил… обличай.

«Скорей засыпай…»

Скорей засыпай
или слушай впотьмах
подопытный лай
больничных собак —
он, слышимый днем,
не так одинок…
Давай же соснем
на положенный срок.

«Нищий, годами сидевший у Красных ворот…»

Нищий, годами сидевший у Красных ворот
Храма, был хром от рожденья и жил подаяньем.
Он попросил у Петра с Иоанном, и вот
те углядевши в душе его свет покаянья, —
«Нету, – рекли, – у нас золота иль серебра,
но подадим от Иисуса тебе исцеленье:
встань и ходи»… И колени его, как вода
тряские, мигом окрепли, и, словно олень, он
ходит и скачет, как серна ль, у Красных ворот.
«Вот и хромой», – люд глядел, как скакал он средь пыли.
И многолетний обман заподозрил народ.
И исцеленного злыми камнями побили.

«Инд́устриализ́ации дымы…»

Инд́устриализ́ации дымы
качались в небе. Смазавши наганы,
и не довольствуясь одним
гудком бесплатным заводским,
«котлы» снимали с граждан уркаганы,
и мы рождались с наступленьем тьмы.

«Нет ничего страшнее правых дел…»

Нет ничего страшнее правых дел,
ну, разве что, неправые, но те хоть
не прячутся за правоты пробел…
Куда бы нам уйти или уехать?

«Кладб́ище нагое…»

Кладб́ище нагое,
как горе… Смотри —
так вот что такое
«земли» «пузыри»:
то пучится почва,
надрывом могил,
кустарник чтоб молча
меж ними ходил.

«В утробе – стать монастыря…»

В утробе – стать монастыря,
на праздник в «зимнем» храме,
сойдясь из дальних деревень
дорогою большой —
кто молится перстами лишь,
кто молится устами,
кто молится ушами, кто
соблазном иль душой.

«Чуть детства невинная маска спадет…»

Чуть детства невинная маска спадет,
враз в щели морщин глянет древний народ —
и взглядом голодным наполнит глаза,
и все же безродна душа-егоза.

«Наступает момент…»

Наступает момент,
когда можно спастись
легкомыслием лишь —
им и прежде спасались —
в легкомыслии есть
и паденье, и высь —
кому – хлеба на труд,
кому – водки на палец.

«Под горчичными ветвями…»

Под горчичными ветвями
им слетаться не дано —
птицам, что давно склевали
то горчичное зерно,
то, которое – всех мене,
а коль всеяно, дает
больше всех тенистой сени,
укрывающий полет.

«Как прах, что приобщили…»

Как прах, что приобщили
ко праху и крестом
навеки отличили,
где «до» и где «потом»,
так одинок на тризне,
как совесть или сон,
вдруг знание от жизни
не отличает он.

«Ушел, как оглашенный…»

Ушел, как оглашенный,
раскаяньем палим,
из храма столь блаженно
воздвигнутого им —
из каменного рока,
из извести веков
в нарышкинском барокко
кудрявых облаков.

«Пересчитывая стопы…»

Пересчитывая стопы,
словно мелочь – крохобор,
вы полны высокой злобы,
но бескрылы, как укор —
кто вы? – камень ли в полете,
опустевшая ль праща? —
но лица не обретете,
маску тщательно ища.

«Вдруг настанет день, когда…»

Вдруг настанет день, когда
не настанет света,
прошлогоднею листвой

Еще от автора Александр Леонидович Величанский
Времени невидимая твердь. Стихотворения

В 60-е годы в «Новом мире» Твардовского появилась обратившая на себя внимание читателей подборка А. Величанского. А вслед за этим вновь открытый поэт «исчез». На то время, которое принято называть застойным. Изредка о нем напоминала лишь ставшая популярной песня «Под музыку Вивальди».Произведения Величанского, ориентированные на классичность, но при этом не лишенные черт модерна, состоят как бы из едва уловимых звуковых, зрительных и смысловых нюансов, они как бы сотканы из них, запоминаются изысканно-прихотливым исполнением, тонкой, так и хочется сказать — «ручной» работой.


Рекомендуем почитать
Мы совпали с тобой

«Я знала, что многие нам завидуют, еще бы – столько лет вместе. Но если бы они знали, как мы счастливы, нас, наверное, сожгли бы на площади. Каждый день я слышала: „Алка, я тебя люблю!” Я так привыкла к этим словам, что не могу поверить, что никогда (какое слово бесповоротное!) не услышу их снова. Но они звучат в ночи, заставляют меня просыпаться и не оставляют никакой надежды на сон…», – такими словами супруга поэта Алла Киреева предварила настоящий сборник стихов.


Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии

Этот сборник – наиболее полная поэтическая летопись Отечественной войны 1812 года, написанная разными поэтами на протяжении XIX века. Среди них Г. Державин и Н. Карамзин, В. Капнист и А. Востоков, А. Пушкин и В. Жуковский, Ф. Глинка и Д. Давыдов, А. Майков и Ф. Тютчев и др.В книгу включены также исторические и солдатские песни, посвященные событиям той войны.Издание приурочено к 200-летнему юбилею победы нашего народа в Отечественной войне 1812 года.Для старшего школьного возраста.


Балтийцы в боях

С первых дней боевых операций Краснознаменного Балтийского флота против белофинских банд, поэт-орденоносец Депутат Верховного Совета РСФСР Вас. Лебедев-Кумач несет боевую вахту вместе с краснофлотцами и командирами Балтики.Песня и стих поэта-бойца зовут вперед бесстрашных советских моряков, воспитывают героизм в бойцах и ненависть к заклятым врагам нашей Родины и финляндского народа.С честью выполняют боевой приказ партии и советского правительства славные моряки Балтики.Редакция газеты«Красный Балтийский флот».


Владимир Высоцкий. Сто друзей и недругов

Эта новая книга о Владимире Высоцком и о его взаимоотношениях с современниками - некая мозаика его судьбы, уже десятилетия будоражащей соотечественников. Ее автор исследует жизнь и творчество Высоцкого многие годы. Здесь впервые рассмотрены контакты легендарного барда с А.Пугачевой, Н.Михалковым, Р.Виктюком, А.Иншаковым, Ю.Визбором, З.Церетели, Н.Белохвостиковой, К.Шахназаровым, М.Жванецким и другими известными личностями. Уникальный материал содержит глава "Отчего умер Высоцкий?".


Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Кем же был Владимир Высоцкий? Гениальный поэт, хулиган, бабник, экзальтированный циник, нежный романтик, великий исполнитель, алкоголик и наркоман, блестящий артист - кто он? Творческие взлеты и падения, невероятная популярность, безумная любовь, агрессия - все этапы его жизни до сих пор вызывают множество споров. Каковы на самом деле были отношения с Мариной Влади? В чем причина расставания с первой женой Изой? Кто были его настоящие друзья, а кто - враги и предатели? Действительно ли его смерть случайна, или...? Он один отвечал за всех.


Сердце солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тихая моя родина

Каждая строчка прекрасного русского поэта Николая Рубцова, щемящая интонация его стихов – все это выстрадано человеком, живущим болью своего времени, своей родины. Этим он нам и дорог. Тихая поэзия Рубцова проникает в душу, к ней хочется возвращаться вновь и вновь. Его лирика на редкость музыкальна. Не случайно многие его стихи, в том числе и вошедшие в этот сборник, стали нашими любимыми песнями.


Лирика

«Без свободы я умираю», – говорил Владимир Высоцкий. Свобода – причина его поэзии, хриплого стона, от которого взвывали динамики, в то время когда полагалось молчать. Но глубокая боль его прорывалась сквозь немоту, побеждала страх. Это был голос святой надежды и гордой веры… Столь же необходимых нам и теперь. И всегда.


Венера и Адонис

Поэма «Венера и Адонис» принесла славу Шекспиру среди образованной публики, говорят, лондонские прелестницы держали книгу под подушкой, а оксфордские студенты заучивали наизусть целые пассажи и распевали их на улицах.


Пьяный корабль

Лучшие стихотворения прошлого и настоящего – в «Золотой серии поэзии»Артюр Рембо, гениально одаренный поэт, о котором Виктор Гюго сказал: «Это Шекспир-дитя». Его творчество – воплощение свободы и бунтарства, писал Рембо всего три года, а после ушел навсегда из искусства, но и за это время успел создать удивительные стихи, повлиявшие на литературу XX века.