Под флагом «Катрионы» - [26]

Глава четвертая Очень плохой экспромт

Луи исполнилось семнадцать лет. Сэр Томас использовал все свои связи для того, чтобы Луи приняли в Эдинбургский университет. Декан физико-математического факультета потребовал Луи к себе в кабинет и, глядя на него поверх очков, заявил:

– Заслуги мистера Стивенсона, вашего отца, столь велики, что ни я, ни мои коллеги не имеем причин отказать ему в приеме его сына на первый курс без экзаменов. Но, – декан заложил руки за спину и прошелся перед Луи, как бы раздумывая, какое слово должно последовать за этим бесспорно предупредительным «но». – Но, – повторил он, останавливаясь и в упор глядя на Луи, – вам следует знать, Роберт Льюис Стивенсон, что уважение, питаемое мною к вашему отцу, не распространяется на вас. Пока что на вас не распространяется, – поправился он, жестом подчеркивая второй вариант фразы. – Вы принимаетесь, как исключение, о чем надлежит помнить…

– Помню, знаю, ценю, – произнес Луи, полагая, что после столь лаконично выраженного чувства покорности декан отпустит его.

– Необходимо делать очень большие успехи, – декан поднял вытянутый палец левой руки и секунду подержал его перед своим носом. – Необходимо преуспевать по всем дисциплинам и показывать пример нравственного поведения для того, чтобы…

– Даю слово, что буду хорошо учиться и примерно вести себя, – сказал Луи, пользуясь многоточием в монологе декана.

– Чтобы, – невозмутимо, не слушая Луи, продолжал декан, приподнимаясь и опускаясь с каблука на носок скрипучих стареньких ботинок, – упаси вас создатель, не вылететь к черту из стен университета! О ваших похождениях, студент, неизвестно только глухому. Оцените те обстоятельства, в силу которых вы занесены в список первого курса!

И, протянув Луи руку, вполне по-человечески проговорил:

– Поздравляю и прошу передать мой сердечный привет сэру Томасу. Занятия послезавтра. До свидания.

– До свидания, благодарю вас, извините, – по-солдатски отчеканил Луи и, сделав полный оборот через левое плечо, зашагал к выходной двери.

– Одну минутку, студент! – остановил его декан. – Насколько мне известно, вы пишете стихи. Правда ли это?

– Правда, сэр, – ответил Луи.

Декан сурово оглядел его с ног до головы, по-прежнему заложил руки за спину и, трубно откашливаясь, заявил, что человеку, который по выходе из университета будет строить маяки и заниматься оптикой, совсем не к лицу заниматься таким женским делом, как, например, вышивание по канве, приготовление домашнего печенья и изготовление стихов. Декан так и сказал: изготовление стихов…

– Я их пишу, сэр, – виновато пробормотал Луи, несколько демонстративно пожимая плечами. – Сочиняю, – добавил он, чувствуя, как по спине его бегут мурашки. «Не примет, уволит, выгонит, – подумал он, – и папе придется снова хлопотать…»

– Прочтите что-нибудь рифмованное вашего изготовления, – попросил декан и опустился в кресло. – Только покороче, мне некогда. Ну, слушаю!

– Я прочту мое стихотворение «Странник», – сказал Луи, провел рукой по волосам, вскинул голову и, полузакрыв глаза, уверенно и четко прочел:

Вот как жить хотел бы я,

Нужно мне немного:

Свод небес да шум ручья,

Да еще дорога.

Спать на листьях, есть и пить,

Хлеб макая в реки, —

Вот какою жизнью жить

Я хочу вовеки.

Смерть когда-нибудь придет,

А пока живется, —

Пусть кругом земля цветет,

Пусть дорога вьется!

Дружба – прочь, любовь – долой,

Нужно мне немного:

Небеса над головой,

А внизу дорога[2].

– Это еще не конец, – пояснил Луи, – но я боюсь затруднять ваше внимание, сэр. Когда-нибудь я еще вернусь к этому стихотворению, поработаю над ним.

– Не стоит и абсолютно никому не интересно, – сказал декан, неодобрительно покачивая головой. – Фальшь и неискренность, поза и подражание. Никогда не поверю, чтобы вам хотелось жить так, как вы о том намололи в своих стихах. Не верю, студент! А если вы не врете, то за каким же чертом в таком случае поступать в университет?! Бродяге образование не требуется. Вы как думаете?

– Так же, как и вы, сэр, – ответил Луи, употребляя немалые усилия для того, чтобы не наговорить грубостей просвещенному слушателю. – Только, сэр, поэзия требует к себе другого отношения. Если подходить к литературе с вашей меркой, то…

– Для литературы у меня другая мерка, студент! – сердито произнес декан. – К сожалению, у меня мало времени, иначе я вправил бы вам мозги! До свидания!

Как сильно хотелось Луи ответить на это: «Прощайте…» Но он еще не был странником, а потому пришлось стерпеть и чинно удалиться. Он рассказал отцу о происшедшем, дав честное слово, что говорит правду. Отец рассмеялся и сказал, что впредь не следует обращать внимания на чудачества декана, – всё дело в том, чтобы учиться и уметь снисходить к недостаткам и странностям наших ближних. Есть люди, абсолютно лишенные слуха, не понимающие музыки и поэзии – этих родных сестер, которых любит далеко не каждый. Одного человека впечатляют Бетховен и Байрон, другого – куплеты из варьете и романы в воскресных приложениях. Отец привел любимое выражение Камми: «Бог земли не уравнял».

– Понимаю, папа, – согласился Луи. – Белое мы отличаем потому, что существует черное, а дураки нужны для того, чтобы не спутать, кто умен.