ЛЕОНИД БОРИСОВ
ДРАГОЦЕННЫЙ ГРУЗ
Б. П. Брандису
В марте 1847 года Эдгар По овдовел: умерла Виргиния. Ее похоронили, как последнюю нищенку, на безымянной дорожке кладбища. Друзья и почитатели вскоре окрестили эту скорбную, узкую, никогда не освещаемую фонарями дорожку именем Леноры *. Спивающийся, лихорадящий, иногда по неделям не
* Л е н о р а (Линор) - героиня знаменитой поэмы Эдгара По "Ворон".
обедающий Эдгар сходил с ума от горя и "чесотки разнообразных темных дум" - так он сам назвал редкие часы за работой. Ему все не нравилось, хотя все, что он писал, было великолепно. Стихи его даже современники называли гениальными, мы говорим "даже" потому, что очень редко современники умеют ценить великих людей.
До галлюцинации томила Эдгара тоска по далеким краям, морям и океанам, - ему страстно хотелось куда-нибудь уехать на год, на два, на три - навсегда, но с тем, чтобы вернуться домой хотя бы за сутки до смерти. Все же чужая земля - всегда чужая земля. Он перестал доверять друзьям и, что нередко случается с чистыми душами, - себе самому. Даже едва разбавленный спирт он покупал только в одном погребке, где как будто не имели намерения отравить его.
- Вы умрете, сэр, - говорила владелица погребка.
- Когда-нибудь, - соглашался Эдгар и медленно втягивал в себя то, что русские называют водкой. Разница была в степени крепости: Эдгар пил нечто градусов на 75. А потом, захмелев, он ложился на диван и скоро засыпал. Но достаточно было одного звука скрипки или рояля, и Эдгар просыпался, чтобы снова начать укорачивать себе жизнь.
Случилось так, что редакция журнала "Всегда вместе" (редактор получил наследство и, словно на пари, стал расходовать его, печатая только талантливых людей) в лице секретаря мистера Пфальса обратилась к Эдгару с просьбой, вернее с предложением, отправиться 'в Санкт-Петербург, столицу России, прожить в этом, как говорили очевидцы, втором Лондоне (имелись в виду туманы и дожди) недели две или три, посетить все, что будет найдено заслуживающим посещения, и возвратиться в Балтимору с дюжиной очерков - в стихах или прозе, как угодно.
- Сколько же я получу за эту неутомительную, приятную даже в воображении работу? - спросил Эдгар По секретаря редакции.
Была названа очень скромная сумма, вполне, впрочем, достаточная для того, чтобы не завидовать ежедневно обедающим людям. Эдгар согласился. Спустя неделю он подписал договор, получил аванс, купил серый костюм, непромокаемый плащ, кожаную фуражку, трость, желтые подбитые гвоздями сапоги. Кольцо Виргинии - змея, кусающая собственный хвост, - он впервые надел на средний палец левой руки. Он надел это кольцо на счастье. В последнюю субботу августа 1847 года ровно в девять утра пароход "Роберт Фултон" отчалил от пристани и взял курс на Лондон, - в Санкт-Петербург пароход должен был прибыть только в середине сентября. Денег у Эдгара было, как говорится, в обрез. Миссис Клемм, его тетка, мать Виргинии, дала ему на дорогу золотые часы своего покойного мужа.
- Это тебе не для того, чтобы смотреть, который час, а для важности, - сказала она племяннику своему и зятю. - Береги часы, у них своя длинная и таинственная история. Вернешься - напомни, расскажу.
Эдгар По занимал на пароходе каюту № 13. Это число ему не нравилось. Несколько раз в пути он пробовал поменяться каютами, но безрезультатно. В конце концов каюту № 13 поделил с Эдгаром молодой француз: он был принят на борт в Дувре, у него было много денег, и он не обращал внимания на то, что каюта, скажите, пожалуйста, имеет какой-то номер...
С приближением к Балтике волна пошла круче и выше, француз бледнел и чаще и дольше. Он спрашивал Эдгара на очень плохом английском языке:
- А что, сэр, наш пароход может перевернуться?
- Может, мосье, - отвечал Эдгар на безукоризненно чистом французском языке, - но не перевернется. Он подобен поплавку на удочке, с помощью которой вы ловите рыбу.
- О, господи, вы еще в состоянии сравнивать, острить и шутить! - со стоном произносил француз, припадая губами к лимону, стараясь откусить и проглотить кусочек. - Вы стойкий человек, сэр. Любуюсь вами!
- Сделайте одолжение, сколько угодно, - отзывался Эдгар, спокойно скрещивая на животе пальцы рук и позевывая: на него опять напала хандра, хотелось помучиться самому и помучить ближнего. - Не угодно ли, мосье, философского разговора? Он, полагаю, не в состоянии утишить волнения на море, но он наверное отвлечет вас от мыслей о том, что мы на борту парохода, носящего имя человека, который изобрел именно пароход, а не что-либо иное.
- Спрашивайте, ох, говорите, черт возьми всех тех, кто надоумил меня, ох, садиться на эту посудину... Вы храбрый человек, сэр. Я навсегда запомню ваш взгляд и оеанку, сэр!
- Скажите, - Эдгар привстал и скрестил на груди руки, скажите, мосье, вам не приходило в голову, что мы подобны вот этому нашему пароходу в житейском море? И что нас так же носит по волнам, и чувства наши, пассажиры различных склонностей и мужества, пытают нас со дня рождения до смерти, и приходило ли вам когда-нибудь в голову, что...
- Нет, сэр, никогда. Актер по профессии, я никогда не думал о собственной смерти - только о кончине того, кто должен умереть в конце пятого акта, чаще всего именно в конце пятого акта, сэр. Но я играю только в водевилях, сэр. В трагедии я только замещаю тех, кто не в состоянии играть в водевиле не в состоянии потому, что или неопытен, или слабо одарен, Иногда я замещаю и тех, кто вдруг заболел или умер. Но такое случается весьма редко...
