Почти что сломанная жизнь - [49]

Он берет ее руку повыше локтя и силой тянет Челси к выходу.

— Не смей заявляться сюда, в дом моих родителей, и не устраивай сцен. У тебя нет никаких прав смотреть на мою девушку и говорить о ней что-либо. Никогда. Тебе понятно?

— Ты будешь умолять меня вернуться. Она же уродина. А я красивая, — уверенно говорит Челси.

— Она потрясающая. А теперь пошла вон и никогда не возвращайся, потому что оглянуться не успеешь, как я получу на тебя запретительный ордер, проблем на свою задницу не оберешься. Ты получила мои деньги и, совершенно очевидно, судя по этой твоей машине на улице, уже начала их тратить. Больше тебе нечего тут искать, Челси.

— Но, Дом, я люблю тебя, — заученным тоном говорит она, надув при этом губы.

Я слышу, как спустя секунды после ее заявления, хлопает входная дверь, и неловко смотрю на его родителей.

Хотя, она права. Я уродина по сравнению с ней.

Из того, что мне рассказывал Доминик, как человек она и наполовину не так хороша, как я.

Внутреннее уродство может маскироваться за внешней красотой только до тех пор, пока не станет явным. И прямо сейчас, Челси вынесла на свет всю свою ужасную натуру. То, кем на самом деле является.

— Мне так жаль. — Беря за руку и уводя меня от своих родителей, шепчет мне в ухо Доминик.

Мы заходим, как я полагаю, в кабинет, и он закрывает за собой дверь.

— Я не знал, что она собирается быть здесь. Мне действительно очень жаль, Эйлин. То, что она сказала о тебе, было абсолютно неприемлемо. — Он проводит ладонью вверх и вниз по моей руке, наклоняя голову, чтобы заглянуть мне в глаза.

— Это не твоя вина, поэтому просто забудь об этом. Мне не хотелось бы оставаться здесь, в то время как твои родители ждут, чтобы поздравить тебя с днем рождения.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Доминик опять притягивает меня в свои объятия.

— Я люблю тебя и только тебя. Поцелуй меня, — мягко командует он. Ничего не могу поделать с собой, поднимаю голову, чтобы встретить его теплые губы.

Его ладонь ложится мне на щеку, большой палец нежно поглаживает кожу скулы. Его тело выгибается рядом со мной.

— Ладно, — говорит Доминик, прислоняясь лбом к моему. — Я хотел бы, чтобы родители, наконец, познакомились с тобой. — Целует меня в щеку, беря за руку.

— Окей, — бормочу я, пока мы выходим из комнаты.

Как только заходим опять в гостиную, мама Доминика заключает меня в сильные объятия и шепчет извинения:

— Мне так жаль, Эйлин. Эта женщина — сама мерзость. Я впервые видела ее такой. Не могу выразить, насколько мне жаль. — Она сильнее обнимает меня, а потом отступает на шаг. Чтобы посмотреть на меня. — Пожалуйста. Прости нас. Мы действительно не знали.

— Пожалуйста, миссис Шрайвер, не извиняйтесь, в этом нет вашей вины.

— Зови нас Дорис и Джон. — Она протягивает руку своему мужу, отцу Доминика.

Джон выходит вперед и пожимает мне руку.

— Приятно познакомится, Эйлин, — говорит он, выглядя при этом немного сконфуженно.

Я быстро проверяю свои волосы и понимаю, что мое правое ухо открыто, и из-за этого Джон чувствует себя неудобно. Привожу волосы в порядок так, чтобы откушенное ухо не было видно и поворачиваюсь к Доминику.

— Оскар еще не появлялся? — спрашивает он, заполняя неловкую паузу.

— Нет, он звонил и сказал, что опаздывает, и просил начинать обед без него. Сказал, что к пирогу будет здесь, — говорит Дорис. — Пойдемте, дети, начнем обедать.

Джон знаком приглашает Доминика и меня идти вперед и тихо следует за нами.

Из всех комнат, что я видела в этом доме, столовая декорирована наиболее спокойно и красиво.

Доминик выдвигает для меня стул, я сажусь, и он садится рядом со мной. Джон и Дорис располагаются напротив нас и все еще выглядят взволнованно от того, что выяснилось этим вечером.

Чувствую себя выставленной на обозрение. Как будто мне надо произвести на них впечатление, но могу также сказать: они достаточно тихие люди.

— Расскажи нам, Эйлин, чем ты занимаешься? — невинно спрашивает Дорис.

— Хм, я больше не работаю, — мягко отвечаю я, в надежде, что она не спросит «почему».

Рука Доминика у меня на бедре напрягается и, посмотрев на него, я вижу, что он улыбается мне.

— Доминик говорил, вы живете недалеко от него, — говорит Джон, когда их дворецкий ставит передо мной белую тарелку. На ней круглая розоватая горочка.

— Да, он живет всего в нескольких минутах от меня.

Смотрю на Доминика в ожидании, пока он скажет мне, что это такое.

— Это тартан из тунца. Мой любимый, — шепчет он.

Берусь за вилку, попробовать. Довольно изысканно и вкусно. С удовольствием ем это.

— Вы когда-нибудь путешествовали, Эйлин? Мы с Дорис любим открывать для себя новые места. Не так уж много штатов в Америке, где бы мы еще не побывали. — Он поворачивается к своей жене. — Ты помнишь времена, когда мы повезли мальчишек в Гранд Каньон, и Доминик решил, что он хочет забрать ту больную лягушку с собой? — Дорис начинает смеяться и мне ничего не остается, как присоединиться к этому заразительному звуку.

— Неправда, — говорит Доминик, прерывая всеобщее веселье.

— Правда, Эйлин, правда. Доминик нашел лягушку, которую чем-то разрезало, но она еще пыталась двигаться. Он, черт возьми, поднял ее и принес своей маме со словами: — Мамочка, я могу вылечить ее. Дорис запрыгнула на крышу, а Оскар начал спорить с Домиником, призывая его положить лягушку, или же он заразится бешенством. Я смеялся до слез, — говорит Джон. Дорис и я смеёмся, а Доминик улыбается своей грустной улыбкой и доедает свое блюдо.