Почти что сломанная жизнь - [14]

— Вы правильно подметили, это заставит меня еще больше ценить эту чашку кофе. Перемалывание бобов — это другой трехступенчатый процесс, и это еще до того, как мы можем протестировать или оценить кофе.

— Похоже, вы многое знаете об этом, — комментирую я, все еще попивая свой кофе.

— Я многое знаю об этом потому, что я нахожу очень занятным то, что скромная кофейная ягода насыщенного красного цвета в сочетании с водой, жизненно необходимой многим из нас, создает коричневую жидкость. Мне приятно знать, как и почему происходят вещи.

— И какие выводы вы сделали о кофейном бобе?

Доминик улыбается мне, расслабляясь в своем кресле.

— Правду?

— И ничего кроме правды, — отвечаю я.

— Без этой насыщенной, полнотелой, темно-коричневой жидкости я бы не смог нормально думать по утрам. И я снимаю шляпу перед теми мужчинами и женщинами, которые собирают, сушат и переворачивают эти бобы ради того, чтобы у меня был мой кофе.

— Это я приготовила кофе, который вы пьете, поэтому вам следует благодарить меня тоже.

— Ха! — Доминик опирается на спину и у него вырывается грохочущий смешок, исходящий из глубин его груди, и я чувствую, что тоже улыбаюсь. — До чего же грубо с моей стороны! Спасибо, Эйлин, мне очень нравится ваш кофе!

Вместе мы допиваем наш кофе, и вдруг до меня доходит, что сегодня это уже третий день общения с Домиником, а он еще не спросил меня о причине моего состояния.

— Доминик, — говорю я, делая последний глоток.

— Да.

— Почему вы не спрашиваете меня о то, что случилось?

— Потому что, когда вы будете готовы, вы сами расскажите мне.

— А что, если я никогда не буду готова рассказать вам?

— Все эти «что, если» не существуют в моем мире. Нет никаких «что, если», есть только прошлое, настоящее, и то, что нам надо сделать, чтобы избежать чего-то плохого, что может случиться в будущем.

Я смотрю в сторону и чувствую, как хмурю брови, пока обдумываю слова Доминика.

— Я могу избежать чего-то плохого в будущем никогда не покидая свой дом, — говорю я, смотря на Доминика.

— Да, но вряд ли это называется «жить». Это черное существование. А мы все заслуживает жить жизнью полной красок.

— Гм, — хмыкаю я себе, раздумывая.

— Ну, что ж, сегодня у вас был мини-урок из жизни кофейного зернышка. Завтра я припозднюсь, но обязательно буду здесь. — Доминик поднимается и подбирает с пола свой рюкзак. — О, я забыл банановый хлеб. Вот, держите, — говорит он, открывая свою сумку, и выкладывает на стол два куска бананового хлеба, завернутых в целлофан. — Банановый хлеб лучше всего подавать теплым намазанным маслом. Если не хотите съесть немного сегодня, оставьте нам к кофе на завтра.

Я встаю и иду к двери. Выключаю сигнализацию, отпираю обе двери и открываю их для того, чтобы Доминик мог уйти.

— Увидимся завтра, — говорит он, выходя наружу, и идет к своей машине.

Закрыв двери, я вновь включаю сигнализацию.

Я останавливаюсь около кухонного стола и смотрю на два невинных куска бананового хлеба, принесенных Домиником.

И тут до меня доходит.

Произошли две значительные вещи. Они настолько большие, что я не могу отрицать их или выкинуть из головы.

Я открыла сегодня обе двери, и я впустила внутрь нового человека.

И… чернота в моей жизни только что приобрела другой оттенок.

Глава 8

— Меня выкрали, — начинаю я. Доминик сидит в том же кресле, что и всю неделю, и смотрит на меня по своему обыкновению очень спокойно.

Не осуждая.

— Когда?

— Три года назад. Этот день изменил всю мою жизнь. Он также стал днем, когда моя жизнь перестала быть нормальной.

— Норма — понятие субъективное, Эйлин. Для всех оно разное, — говорит он, продолжая смотреть на меня.

— Хотите начать записывать? — Спрашиваю я, медля, пытаясь избежать перечисления полных ужаса подробностей, которые, как я знаю, мне придется рассказать ему.

— Если вы хотите, чтобы я вел записи, я могу, но сам я на данном этапе предпочитаю слушать.

Я просто киваю и ставлю свою чашку кофе на кухонный стол. Не говоря ни слова, я поднимаюсь и пересаживаюсь на место, где я провожу большинство своих дней. Я залажу на кухонную столешницу, смотрю на улицу, на мир, быть частью которого я не могу.

Облака сегодня опять темные, глубоко серые, будто обещают пролиться сильным дождем. Они собираются вместе и зловеще нависают над моим домом, предрекая свою власть.

Неужели эти тяжелые штормовые облака означают предзнаменование о том, что моя жизнь измениться после сегодняшнего дня? Или они предупреждают меня о том, чтобы я держала свой рот на замке? Говорят мне, чтобы я даже не пыталась прорваться сквозь это существование и попробовать новую жизнь? Я не могу думать об этом сейчас. Доминик ждет.

— Тот день был другой. Когда я проснулась и включила радио, в новостях говорили о Трише Маккензи, молоденькой девочке-старшекласснице, пропавшей по дороге из школы домой, и о том, как было обнаружено ее тело, — я продолжаю смотреть на мрачные темные облака за окном.

— Я работала в магазине в торговом центре. В тот день девушка, которая обычно со мной работала, позвонила и сказала, что заболела и не может прийти. Это было как раз в то время, когда весь город был за двадцать четыре часа сражен повальным вирусом.