Почти что сломанная жизнь - [16]

Я в темноте, постоянной, вечной темноте. Глубокая рана, бездонное горе, и вечная безнадежность. Я больше не выдержу. Дыра в моем сердце настолько велика, что засасывает меня все глубже и глубже в темноту, в подавляющий, бушующий океан.

Подняв вверх руки, я открываю глаза посмотреть сквозь слезы и дождь, полностью уничтоженная и совсем разрушенная.

— Меня не спасти. Заверните меня в саван смерти. Просто убейте меня.

И потом я начинаю рыдать. Неподвластные слезы текут по моим щекам.

Я борюсь за вздох, сама того не желая.

Я не хочу делать следующий вдох.

Доминик обнимает меня, и мы вместе падаем в мокрую траву.

— Вот-вот выглянет солнце, Эйлин.

Глава 9

Доминик

Я укачиваю Эйлин в своих руках и просто даю ей выплакаться. Она дрожит, но не думаю, что это из-за холодного, неустанно льющего дождя.

Она рыдает в мою грудь. Ее руки вцепились в меня, и я делаю то единственное, что можно сделать для человека, взывающего к Богу унять его боль.

Я просто держу ее в своих объятиях, позволяя ей выплеснуть это наружу.

Последние десять дней я посвятил тому, чтобы добиться доверия Эйлин. Не посягая на ее личное пространство и позволив ей самой выбрать время рассказать мне то, что она захочет, чтобы я знал. Я давил на нее, в то время как она даже не замечала этого.

День за днем и ее стены начали рушиться, пуленепробиваемые барьеры, которые она возвела вокруг себя, наконец-то исчезли.

— Смогу ли я когда-нибудь свободно дышать? — Спрашивает она, глядя на меня своими серыми, полными слез, глазами.

— Да, сможешь и, в конце концов, начнешь жить. — Я глажу ее спутанные волосы, пока она прячет свое лицо на моей полностью намокшей груди.

Мы сидим на мокрой земле, не двигаясь. Ни на чертову йоту.

И мне все равно, что мы промокли до нитки.

Тучи все продолжают обрушивать на нас потоки такого сильного дождя, что я инстинктивно пытаюсь закрыть трепещущее тело Эйлин своим, чтобы ей не было больно.

В моих руках она в полной безопасности, и ее тело все еще крепко прижато ко мне.

У Эйлин может быть разрушенная душа, темный разум, наполненный ужасными воспоминаниями, преследующими ее каждую минуту с момента пробуждения. Но нельзя отрицать тепло, исходящее от ее тела.

У нее самые красивые, потрясающе выразительные глаза, которые я когда-либо видел. В них столько тоски о будущем, которое находится вне ее досягаемости.

Улыбаясь, она вся излучает свет, как маленькая гирлянда; свет, льющийся откуда-то из глубины нее. Может ее тело и держится за прошлое, но душа жаждет солнечного и теплого будущего.

С Эйлин в моих руках, я смотрю в небо, чье нападение на нас начинает ослабевать. Медленно, дождь отступает, успокаиваясь до мелкой мороси.

— Доминик, мне жаль, — говорит Эйлин, не поднимая головы с моей груди.

— У тебя нет никакой причины извиняться.

Она крепче обнимает меня.

Я крепче обнимаю ее.

— Ты насквозь промок и сидишь здесь под дождем из-за меня, — бормочет она.

— Я вижу это по-другому.

Ее милое лицо глядит на меня.

— А как ты это видишь?

— Я не под дождем сижу, я поддерживаю тебя.

— Мне бы хотелось зайти внутрь и обсохнуть, — говоря это, она выскальзывает из моих рук, защищающих ее.

Я позволяю ей уйти, но…

Мне тут же не хватает ее тепла.

Полностью промокшая, Эйлин встает и направляется к дому. Она останавливается и через плечо смотрит на меня.

Я поднимаюсь, и впервые вижу ее — по-настоящему вижу ее как женщину.

Ее мягкое, ангельское лицо лучится красотой, зажигающей ее серые глаза.

Пережитые испытания и каждодневная борьба делают ее исключительной. Я вижу это за ее шрамами на лице и шее, за опущенным краешком левого глаза, или даже за тем, как она старается спрятать свое правое ухо, кончик которого был откушен.

Она — вдохновение, и по-настоящему исключительная. Каждый день она воюет с темнотой, не позволяя той захватить себя. И сегодня она, наконец, сломала оковы своего собственного заключенного разума, выбравшись на свободу.

Она замечательно красива и даже не догадывается об этом.

Она отворачивается и делает оставшиеся несколько шагов к дому.

— Эйлин, — зову ее я.

Она снова останавливается и поворачивается ко мне.

— Ты, возможно, вышла сюда, чтобы кричать на этот мир, но это ты сделала эти несколько шагов. Ты решила встретиться лицом к лицу со своей болью и не позволить ей победить тебя. Никто не заставлял тебя делать это. — И руками я показываю ей на то, что мы снаружи.

Эйлин идет обратно, пока не останавливается передо мной.

— Пришло время отпустить сломанное, — говорит она, глядя на вырез моей футболки.

Ее слова оглушили меня.

Она кричала и плакала.

И теперь она знает, что пришло ее время излечиться.

— Я собираюсь принести тебе полотенце, а потом пойду переодеться. — Эйлин слабо улыбается и направляется обратно внутрь своего теплого дома.

Я поднимаюсь на заднее крыльцо и снимаю промокшие ботинки и носки. Подняв их, я отношу их к главному входу и оставляю около двери. Эйлин спускается вниз, неся большое полотенце, вручает его мне, и вновь исчезает наверху.

Я вытираюсь, насколько это возможно, в гостевой ванне рядом с прихожей. Снимаю с себя мокрую одежду и, насколько могу, выжимаю ее в раковину, перед тем как снова надеть, и направляюсь в кухню.