Почта святого Валентина - [99]

Шрифт
Интервал

— А ты не спросила, как мама отнесется?

— Не помню. Наверное, что-то спросила. А он что-то ответил. В общем, я не беспокоилась совсем. В августе во дворе никого не было, все мои подруженции — кто на даче, кто на юге, кто в деревне. Скука, играть не с кем. Отец велел собираться, взять кофточки теплые, колготки. Я взяла все заколки, зеркальце, мамину гигиеническую помаду и Барби. Он даже не ругался — я боялась, скажет оставить заколки и куклу, — запихал все в сумку вместе с тряпками моими, и вперед.

— Маме записку хоть оставили?

— Конечно нет. Не понимаю, как так можно! Хотя… может, и написал… Он, видимо, решил уехать из Москвы и забрать меня с собой. Главное, чтобы не оставлять меня маме, чтобы ей сделать побольней. Мы поехали в метро на вокзал, потом на поезде, я все спрашивала, где мама, где кораблик. Нас весь вагон, я думаю, ненавидел.

— Так не было никакого корабля? — Стемнину хотелось обнять, защитить Вику, но он чувствовал, что сейчас она слишком волнуется, чтобы позволить к себе прикоснуться.

— Был. Только не сразу. Сначала мы приехали в Ярославль. Там отцу дали комнату в общежитии. Он водил меня по городу, мы ели мороженое, ходили на набережную, катались по Которосли на катамаране. А потом ему пришлось взять меня в рейс — оставить было не с кем, в интернат очередь, что ли. Ну или пожалел меня. И вот… Сухогруз, на котором отец был штурманом, длинный, длиннее нашего переулка в Лефортово. И речной песок такими холмами. У меня было свое место в каюте. На корабле было еще человек десять команды. Хорошие такие дядьки, добрые. И пахло вкусно — рекой, железом, краской какой-то. Уж я лазила-перелазила по песку, и с горки каталась, и сама по шею зарывалась, и Барби закапывала. Доплыли до Горького, там песок сгрузили, наставили каких-то синих контейнеров. Не так хорошо, как песок, но все равно интересно. Проплываем пристани, мне машут, и я машу. Потом Казань. Знаешь, я уже привыкла, грустно бывало только перед сном, когда темнело. Про маму отец говорил, что она немного отдохнет, а потом приедет к нам в гости. «А мы ее на сухогрузе покатаем?» Он чего-то шутил. Какую вкусную уху варили! И все меня наперебой угощали чем-нибудь. Даже если выпьют, все равно никто не ругался, не обижал.

— Так ты у нас капитанская дочка…

Снег побрел гуще и медленнее.

— Вот. А в Ульяновске на борт поднялись двое из милиции. Милиционер и баба-милиционер. Долго разговаривали с отцом и с капитаном. Потом отец велел мне собираться. А сам в глаза не смотрит, главное. Сказал, что мама по мне очень соскучилась и тетя-милиционер отвезет меня в Москву. Дали мне с собой целую связку воблы вяленой, денег и мешок конфет. Я плакала, просила, чтобы он сам меня отвез. Ночью ехали в поезде, я всю дорогу разговаривала только с Барби, с теткой не хотела говорить. Мама приехала на вокзал. Как она ругала отца, кричала, что упрячет в тюрьму и что он меня никогда больше не увидит! А дома на кухне стояли в бидоне пять георгинов. Сморщенные, поникшие такие. Оказывается, я на неделю опоздала в школу.

Вика машинально теребила край пледа и смотрела на заоконное мелькание.

— Как же потом? Я имею в виду, как вы виделись с отцом?

— А никак. Может быть, он писал, может, присылал подарки на день рождения. Мама не говорила. Он так был нужен, когда мне было четырнадцать, пятнадцать.

— Он жив? — помедлив, спросил Стемнин.

— Конечно жив.

— Откуда ты знаешь?

— Ему сейчас даже шестидесяти нет.

— Ну и что? Ты-то сама его искала?

— Слушай, чего ты меня терзаешь? Тебе удовольствие доставляет, не пойму?

Он снова заметил, как в гневе и печали разгорается ее красота, но боялся подойти, прикоснуться, точно эта красота раскалилась до температуры огненного прута. Пока Вика рассказывала, Стемнин страстно хотел возместить все, чего она недополучила в детстве. Игры, дружбу, внимание, сюрпризы, заботу, разговоры, защиту — все, что должен был дать ей отец.

— Между прочим, в следующий раз я плавала на корабле три года назад. Круиз по Средиземному морю. Барселона, Ливорно, потом Чивитавеккья, Сицилия, греческие острова, Хорватия и Венеция. Прикинь! И опять меня практически увезли от мамы.

— Кто?

— Друг. Ты не знаешь.

— Бывший?

— Почему бывший? А… в этом смысле. Нет, просто благодарный мужчина.

— За что благодарный?

— Я не говорила «благодарный». Я сказала «благородный». От Венеции я до сих пор без ума. Вот бы там жить! Ни одной машины в городе. Лодки, как велосипеды. Белье прямо над водой на веревках сохнет. Ну, думаю, хочу тут свои вещички вывешивать, — Вика засмеялась, — чтобы гондольеры проплывали, головы запрокидывали.

Благодарный мужчина отвлек Стемнина от мыслей о компенсации Викиного детства.

В постели, когда они лежали, тяжело дыша, она попросила его сбрить волосы на груди и под мышками. Даже не дождалась, пока выровняется дыхание, точно бегом несла ему важную весть. Так, мол, аккуратней. Что это было? Проявление заботы, желание улучшить данность ради него самого? Или признак неприятия его таким, какой он есть? Каждый раз, когда они встречались, Вика выискивала какую-то черту, которую она хотела бы в нем изменить. Эти замечания застревали в нем, но не отталкивали от Вики, только еще больше привязывали к ней, точно гарпуны. Боль и тревога рыхлили почву для любви.


Еще от автора Михаил Ефимович Нисенбаум
Лис

«Лис» – крошечный студенческий театр, пытающийся перехитрить руководство университета. Всего один из сюжетов, которым посвящен роман. Книга охватывает три десятилетия из жизни российского вуза, в метаморфозах этого маленького государства отражаются перемены огромной страны. Здесь борьба за власть, дружбы, интриги, влюбленности, поединки, свидания, и, что еще важнее, ряд волшебных изменений действующих лиц, главные из которых – студенты настоящие, бывшие и вечные. Кого тут только не встретишь: отличник в платье королевского мушкетера, двоечник-аристократ, донжуаны, шуты, руферы, дуэлянты.


Волчок

В волшебной квартире на Маросейке готовят клей для разбитых сердец, из дачной глуши летят телеграммы, похожие на узоры короедов, в Атласских горах бродят боги, говорящие по-птичьи. «Волчок» – головоломка любви, разбегающейся по странам и снам, бестиарий характеров, коллекция интриг. Здесь все неподдельное: люди, истории, страсти. Здесь все не то, чем кажется: японский сад в подмосковных лесах, мужчина во власти влюбленной женщины, итальянское поместье Эмпатико, где деньги добывают прямо из подсознания.


Почта св. Валентина

У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.


Теплые вещи

В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.


Рекомендуем почитать
Я все еще здесь

Уже почти полгода Эльза находится в коме после несчастного случая в горах. Врачи и близкие не понимают, что она осознает, где находится, и слышит все, что говорят вокруг, но не в состоянии дать им знать об этом. Тибо в этой же больнице навещает брата, который сел за руль пьяным и стал виновником смерти двух девочек-подростков. Однажды Тибо по ошибке попадает в палату Эльзы и от ее друзей и родственников узнает подробности того, что с ней произошло. Тибо начинает регулярно навещать Эльзу и рассказывать ей о своей жизни.


Год со Штроблом

Действие романа писательницы из ГДР разворачивается на строительстве первой атомной электростанции в республике. Все производственные проблемы в романе увязываются с проблемами нравственными. В характере двух главных героев, Штробла и Шютца, писательнице удалось создать убедительный двуединый образ современного руководителя, способного решать сложнейшие производственные и человеческие задачи. В романе рассказывается также о дружбе советских и немецких специалистов, совместно строящих АЭС.


Всеобщая теория забвения

В юности Луду пережила психологическую травму. С годами она пришла в себя, но боязнь открытых пространств осталась с ней навсегда. Даже в магазин она ходит с огромным черным зонтом, отгораживаясь им от внешнего мира. После того как сестра вышла замуж и уехала в Анголу, Луду тоже покидает родную Португалию, чтобы осесть в Африке. Она не подозревает, что ее ждет. Когда в Анголе начинается революция, Луанду охватывают беспорядки. Оставшись одна, Луду предпринимает единственный шаг, который может защитить ее от ужаса внешнего мира: она замуровывает дверь в свое жилище.


Абсолютно ненормально

У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.


Карьера Ногталарова

Сейфеддин Даглы — современный азербайджанский писатель-сатирик. Его перу принадлежит роман «Сын весны», сатирические повести, рассказы и комедии, затрагивающие важные общественные, морально-этические темы. В эту книгу вошла сатирическая баллада «Карьера Ногталарова», написанная в живой и острой гротесковой манере. В ней создан яркий тип законченного, самовлюбленного бюрократа и невежды Вергюльаги Ногталарова (по-русски — «Запятая ага Многоточиев»). В сатирических рассказах, включенных в книгу, автор осмеивает пережитки мещанства, частнособственнической психологии, разоблачает тунеядцев и стиляг, хапуг и лодырей, карьеристов и подхалимов. Сатирическая баллада и рассказы писателя по-настоящему злободневны, осмеивают косное и отжившее в нашей действительности.


Прильпе земли душа моя

С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.