Почта святого Валентина - [99]
— А ты не спросила, как мама отнесется?
— Не помню. Наверное, что-то спросила. А он что-то ответил. В общем, я не беспокоилась совсем. В августе во дворе никого не было, все мои подруженции — кто на даче, кто на юге, кто в деревне. Скука, играть не с кем. Отец велел собираться, взять кофточки теплые, колготки. Я взяла все заколки, зеркальце, мамину гигиеническую помаду и Барби. Он даже не ругался — я боялась, скажет оставить заколки и куклу, — запихал все в сумку вместе с тряпками моими, и вперед.
— Маме записку хоть оставили?
— Конечно нет. Не понимаю, как так можно! Хотя… может, и написал… Он, видимо, решил уехать из Москвы и забрать меня с собой. Главное, чтобы не оставлять меня маме, чтобы ей сделать побольней. Мы поехали в метро на вокзал, потом на поезде, я все спрашивала, где мама, где кораблик. Нас весь вагон, я думаю, ненавидел.
— Так не было никакого корабля? — Стемнину хотелось обнять, защитить Вику, но он чувствовал, что сейчас она слишком волнуется, чтобы позволить к себе прикоснуться.
— Был. Только не сразу. Сначала мы приехали в Ярославль. Там отцу дали комнату в общежитии. Он водил меня по городу, мы ели мороженое, ходили на набережную, катались по Которосли на катамаране. А потом ему пришлось взять меня в рейс — оставить было не с кем, в интернат очередь, что ли. Ну или пожалел меня. И вот… Сухогруз, на котором отец был штурманом, длинный, длиннее нашего переулка в Лефортово. И речной песок такими холмами. У меня было свое место в каюте. На корабле было еще человек десять команды. Хорошие такие дядьки, добрые. И пахло вкусно — рекой, железом, краской какой-то. Уж я лазила-перелазила по песку, и с горки каталась, и сама по шею зарывалась, и Барби закапывала. Доплыли до Горького, там песок сгрузили, наставили каких-то синих контейнеров. Не так хорошо, как песок, но все равно интересно. Проплываем пристани, мне машут, и я машу. Потом Казань. Знаешь, я уже привыкла, грустно бывало только перед сном, когда темнело. Про маму отец говорил, что она немного отдохнет, а потом приедет к нам в гости. «А мы ее на сухогрузе покатаем?» Он чего-то шутил. Какую вкусную уху варили! И все меня наперебой угощали чем-нибудь. Даже если выпьют, все равно никто не ругался, не обижал.
— Так ты у нас капитанская дочка…
Снег побрел гуще и медленнее.
— Вот. А в Ульяновске на борт поднялись двое из милиции. Милиционер и баба-милиционер. Долго разговаривали с отцом и с капитаном. Потом отец велел мне собираться. А сам в глаза не смотрит, главное. Сказал, что мама по мне очень соскучилась и тетя-милиционер отвезет меня в Москву. Дали мне с собой целую связку воблы вяленой, денег и мешок конфет. Я плакала, просила, чтобы он сам меня отвез. Ночью ехали в поезде, я всю дорогу разговаривала только с Барби, с теткой не хотела говорить. Мама приехала на вокзал. Как она ругала отца, кричала, что упрячет в тюрьму и что он меня никогда больше не увидит! А дома на кухне стояли в бидоне пять георгинов. Сморщенные, поникшие такие. Оказывается, я на неделю опоздала в школу.
Вика машинально теребила край пледа и смотрела на заоконное мелькание.
— Как же потом? Я имею в виду, как вы виделись с отцом?
— А никак. Может быть, он писал, может, присылал подарки на день рождения. Мама не говорила. Он так был нужен, когда мне было четырнадцать, пятнадцать.
— Он жив? — помедлив, спросил Стемнин.
— Конечно жив.
— Откуда ты знаешь?
— Ему сейчас даже шестидесяти нет.
— Ну и что? Ты-то сама его искала?
— Слушай, чего ты меня терзаешь? Тебе удовольствие доставляет, не пойму?
Он снова заметил, как в гневе и печали разгорается ее красота, но боялся подойти, прикоснуться, точно эта красота раскалилась до температуры огненного прута. Пока Вика рассказывала, Стемнин страстно хотел возместить все, чего она недополучила в детстве. Игры, дружбу, внимание, сюрпризы, заботу, разговоры, защиту — все, что должен был дать ей отец.
— Между прочим, в следующий раз я плавала на корабле три года назад. Круиз по Средиземному морю. Барселона, Ливорно, потом Чивитавеккья, Сицилия, греческие острова, Хорватия и Венеция. Прикинь! И опять меня практически увезли от мамы.
— Кто?
— Друг. Ты не знаешь.
— Бывший?
— Почему бывший? А… в этом смысле. Нет, просто благодарный мужчина.
— За что благодарный?
— Я не говорила «благодарный». Я сказала «благородный». От Венеции я до сих пор без ума. Вот бы там жить! Ни одной машины в городе. Лодки, как велосипеды. Белье прямо над водой на веревках сохнет. Ну, думаю, хочу тут свои вещички вывешивать, — Вика засмеялась, — чтобы гондольеры проплывали, головы запрокидывали.
Благодарный мужчина отвлек Стемнина от мыслей о компенсации Викиного детства.
В постели, когда они лежали, тяжело дыша, она попросила его сбрить волосы на груди и под мышками. Даже не дождалась, пока выровняется дыхание, точно бегом несла ему важную весть. Так, мол, аккуратней. Что это было? Проявление заботы, желание улучшить данность ради него самого? Или признак неприятия его таким, какой он есть? Каждый раз, когда они встречались, Вика выискивала какую-то черту, которую она хотела бы в нем изменить. Эти замечания застревали в нем, но не отталкивали от Вики, только еще больше привязывали к ней, точно гарпуны. Боль и тревога рыхлили почву для любви.
«Лис» – крошечный студенческий театр, пытающийся перехитрить руководство университета. Всего один из сюжетов, которым посвящен роман. Книга охватывает три десятилетия из жизни российского вуза, в метаморфозах этого маленького государства отражаются перемены огромной страны. Здесь борьба за власть, дружбы, интриги, влюбленности, поединки, свидания, и, что еще важнее, ряд волшебных изменений действующих лиц, главные из которых – студенты настоящие, бывшие и вечные. Кого тут только не встретишь: отличник в платье королевского мушкетера, двоечник-аристократ, донжуаны, шуты, руферы, дуэлянты.
В волшебной квартире на Маросейке готовят клей для разбитых сердец, из дачной глуши летят телеграммы, похожие на узоры короедов, в Атласских горах бродят боги, говорящие по-птичьи. «Волчок» – головоломка любви, разбегающейся по странам и снам, бестиарий характеров, коллекция интриг. Здесь все неподдельное: люди, истории, страсти. Здесь все не то, чем кажется: японский сад в подмосковных лесах, мужчина во власти влюбленной женщины, итальянское поместье Эмпатико, где деньги добывают прямо из подсознания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.