Почему я верю. Простые ответы на сложные вопросы - [43]
Таким же был и святитель Спиридон Тримифунтский. Он мог быть милосердным, кормить голодных, но в то же время мог, например, лишить всего имения скупого богача. Сила Божия в святых действует разнообразно: одного она смиряет, другого возносит, из праха поднимает нищего, а гордящегося низвергает в ад. Любовь не всегда проявляется так, как нам приятно и удобно.
Так же и святитель Лука. Он был очень строг и строжайше взыскивал со священников за то, что они крестили обливанием, а не погружением[70], что ходили по улице без ряс, в мирской одежде; за то, что не знали будничной службы (очевидно, служили только праздничные), что храмы были закрыты в будние дни.
Можно вспомнить и такого парадоксального святого XX века, как Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский. Этот святой русского зарубежья, родной нам по крови, заслугой которого является полноценная жизнь многих русских православных приходов за рубежом, был настолько же любим одними, насколько ненавидим другими. Многих святитель Иоанн страшно раздражал тем, что, например, служил литургию каждый день, стоял в алтаре босиком, не спал по ночам, не давал себе покоя, с утра до вечера ездил причащать разных больных по больницам и вообще был пренебрежителен ко всякого рода формальностям. Он не был похож на епископа, каким мы его привыкли себе представлять. Это был юродивый, преподобный и святитель в одном лице. И насколько это радовало одних, настолько это ужасало и раздражало других. К концу жизни его отстранили от управления епархией, как неспособного к этому служению в силу… сумасшествия. И когда одни отпевали его и плакали о том, что он ушел, другие едва ли не благодарили Бога, что Сан-Францисский архиепископ наконец умер…
Таким же был и Иоанн Златоуст. Одни из числа православных считали его лучшим архиереем в истории Церкви, а другие (и в их числе прославленный в лике святых святитель Кирилл Александрийский) говорили, что, если Иоанн — хороший епископ, тогда Иуда — апостол…
В этом смысле жизнь любого святого очень драматичная, она возбуждает к себе как любовь, так и ненависть. Но проходит время, меркнут и забываются те, которые враждовали против праведников, а их святость остается и сияет, и мы уже греемся светом этого малого солнца.
Ведь если человека любят все, то, как сказано в Евангелии, горе такому человеку! «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!»[71] И если кого-то не любят, то святого в первую очередь.
Поводы для вражды всегда найдутся. Враги святости могут, например, сказать, что Златоуст нарушал чин хиротонии, рукоположив дьякона не на литургии, а у себя в келье; что он вмешивался в дела неподвластных ему епархий, запрещая там в служении поставленных за деньги священников. Да, он так делал. Формально он виноват.
А святитель Лука, например, имел у себя в кабинете портрет Ленина и собрание его сочинений. «Да он коммунистом был!» — скажет кто-нибудь. И ошибется. Крымский епископ не был коммунистом. Он просто был человеком той эпохи и читал все, что нужно было читать для того, чтобы уметь разговаривать с уполномоченными и с другими партийными работниками. Святитель Иоанн Шанхайский мог, например, вместо омофора надеть на шею махровое полотенце, так что вокруг говорили: «Да что он творит! Пренебрегает священными предметами, нивелирует епископство до шутовства!»
Святого легче всего обвинить в формальном нарушении правил потому, что он выше их.
Святость на самом деле выше правил. Святые могут действовать противоположно в одинаковых ситуациях. Например, страстотерпцы Борис и Глеб не сопротивлялись тем, кто пришел их убить, а первые христианские мученики на Руси, Феодор и Иоанн, погибли с оружием в руках, защищаясь от своих убийц. «По правилам» либо одни должны быть неправы, либо другие. Но и те и другие во святых.
Святость такова. Можно проиграть и стать святым, а можно выиграть и тоже стать святым.
Господа Иисуса Христа осуждали именно за несоответствие формальным правилам. «Ведь Он сказал человеку в субботний день, когда правоверные иудеи должны находиться в покое, чтобы тот взял свою постель и пошел?[72] Значит, не от Бога этот Человек, потому что Он не хранит субботу! А где Он родился? В Назарете? Стало быть, Он не может быть Мессией, ведь Мессия должен родиться в Вифлееме!»
Этот религиозный формализм, конечно, страшен. А святые преодолевают формализм. Они в этом смысле похожи на Христа, Который для одних — соблазн, а для других — безумие[73].
Кто любит Бога, тому дано знание
— Что должно быть такого в человеке, чтобы он, поверх всех правил, различил истину?
— Это вопрос ухода от формальных признаков в глубину. Сложный вопрос… Мне кажется, он ускользает от точного ответа. Здесь уместно вспомнить слова Христа о том, что Бога узрят чистые сердцем[74].
Если сердце человеческое гнило, зло, корыстно, то человек не узнает истины. Или узнает, но пойдет за ней с таким раздвоением, с которым пошел за Христом Иуда. Ведь Иуду никто насильно не тянул в апостолы, он сам пошел, но пошел с раздвоенной душой. Если остальные апостолы шли за Учителем с открытыми глазами и открытыми сердцами ловили каждое Его слово и жест, находясь в состоянии постоянного обучения, то Иуда находился в состоянии постоянного анализа и борьбы: тот ли это Человек или не тот? Можно предположить, что эта аналитика его и сгубила.
