Почему Боуи важен - [64]
Несмотря на новый, здоровый образ жизни, тело начало его подводить. Сначала обычная ангина, из-за которой он не попадал в ноты в песне «China Girl» и с отвращением швырял микрофонную стойку. К такому он не привык. «Ты что, не понимаешь, что последние 25–30 лет берут свое?» – спрашивал Майк Гарсон, многолетний пианист его группы. Вслед за проблемами с горлом случился грипп, из-за которого пришлось отменить концерты в декабре 2003 года. На выступлении в Осло ему в глаз попал леденец на палочке, брошенный кем-то из публики: «Ты, мерзавец. Не забывай, у меня только один глаз. А другой только что стал еще более декоративным». Затем в Праге он с трудом допел песню «Reality», ушел со сцены, очевидно испытывая боль, а потом вернулся, чтобы извиниться и пожаловаться на защемление нерва в плечевом суставе. Он завершил концерт, сидя на табуретке. В Германии, сразу после следующего концерта, его увезли в больницу для установки стентов в артерии. Музыканты его группы считают, что на сцене с ним случился инфаркт, но официально это никогда не подтверждалось.
Другие источники сообщают, что это был не первый и не последний раз. Гитарист Ривз Гэбрелс говорил, что Боуи испытывал боли в грудной клетке в течение многих лет, но «он взял с меня слово хранить молчание… надо было сказать об этом Иман». Ссылаясь на информацию от «близкого к Боуи человека», Венди Ли утверждает, что за несколько лет до своей смерти он перенес шесть инфарктов. Боуи явно пытался справиться с серьезной болезнью, скрывая ее от всех. Он научился отделять личную жизнь от публичного имиджа и контролировать информацию о себе в СМИ. Если все поверят лжи о том, что он здоров, может быть, в какой-то мере она станет правдой?
Теперь он был ньюйоркцем. Это произошло как бы само собой, незапланированно. В 2003 году он осознал: «Я живу в Нью-Йорке дольше, чем где-либо. Это невероятно». Он хорошо изучил районы Манхэттена Нолита и Сохо – свою новую территорию. Он знал, когда стоит выйти, а когда остаться дома[183]. Он махал рукой Моби[184], идущему по другой стороне улицы, болтал с папашами в местном парке, перекусывал сэндвичем с жареной курицей и кресс-салатом из закусочной Olive’s на Принс-стрит и по дороге домой покупал пакет апельсинов. Десять лет между туром в поддержку альбома Reality и выпуском The Next Day, ставшие периодом его неофициального ухода со сцены, очень сильно отличались от всех предыдущих десятилетий его жизни: это было прекрасное время, но ритм жизни изменился. Энергия теперь была другой – он больше никуда не спешил: «Семья выровняла меня. Я объясню вам, в чем тут дело, – в переходе от бурной деятельности к созерцательному бытию. Ты должен ценить каждую минуту своей жизни и не сидеть сложа руки». Теперь, зная о своей физической уязвимости, он просто хотел продлить жизнь.
«Я просто хочу всегда быть рядом ради Александрии, – сказал он в интервью в 2003 году. – Я отчаянно хочу жить вечно. Вы понимаете, что я имею в виду <…> я хочу прожить еще лет сорок-пятьдесят. Она такая классная и очаровательная, и я хочу быть рядом, когда она вырастет». Он делал все, чтобы оставаться в живых, даже когда тело начинало подводить. Он сбавил обороты, стал воспринимать жизнь гораздо спокойнее. «Он замкнулся в себе, – объяснял фотограф Мик Рок, его друг с 1972 года. – Все думали, что он умирает, а он просто бездельничал».
Незадолго до смерти Боуи, в декабре 2015 года, я провел две недели в Нью-Йорке, посещая его любимые магазины, кафе и бары. Вашингтон-сквер-парк, булочная Vesuvio Bakery на Принс-стрит, кулинарная лавка Dean & DeLuca, книжный магазин McNally Jackson, Café Gitane и кофейня Caffe Reggio. Он заходил в эти места, одетый в худи и кепку, для маскировки держа в руках газету на греческом языке. На дворе стоял декабрь, но я придерживался жесткого графика исследования и по-прежнему носил выполненную на заказ точную копию сюртука от Александра Маккуина, в котором Боуи сфотографирован для обложки альбома Earthling. Я отрастил козлиную бородку и подводил глаза черным. В отличие от Боуи, носившего простую одежду, чтобы скрыться, я был в полной экипировке, как и подобает трибьют-артисту, и непроизвольно походил при этом на него самого, но двадцатью годами ранее – одетого как Энди Уорхол и наслаждающегося удивленными взглядами жителей Манхэттена. Какой-то человек остановил меня на улице и похвалил мой наряд. «Мне нравится смотреть из окна на людей, на это занятие я могу легко потратить полчаса своего времени», – сказал однажды Боуи о своей жизни в Нью-Йорке. Если бы в тот момент он выглянул из окна своей квартиры по адресу Лафайетт-стрит, 285, то увидел бы меня.
Это была хорошая жизнь. Мне она тоже пришлась по вкусу. Книжные лавки, кофейни, маленькие лавочки с винилом, концерты – ему никогда не надоедала новая музыка, и он анонимно, в одиночку ходил на концерты, держась позади толпы. Как-то вечером, ближе к концу моего пребывания в Нью-Йорке, я выпил коктейль в баре Crosby, затем поужинал в ресторане Indochine (зная, что Боуи с Иман посещали оба эти заведения) и отправился в театр New York Theatre Workshop на мюзикл «Lazarus». Я уселся во втором ряду прямо перед тем, как в зале погас свет. София Энн Карузо, исполнявшая роль Девушки, позже написала в твиттере, что увидела меня и подумала, что я призрак Боуи, вернувшийся в образе конца 1990-х годов. Это был лестный комплимент.
