Почему Боуи важен - [62]
Хотя Боуи и был увлечен темой смерти, он не хотел уничтожать старые творения и хранил их в своем воображаемом музее, в хранилище или на складе масок и костюмов, откуда мог извлечь в любой момент. На начальном этапе карьеры ему хотелось двигаться вперед, менять стили и жанры, постоянно находить новые фишки, но в итоге он стал закоренелым расхитителем собственного архива. Постмодернистское повторное использование может показаться легкомысленным присвоением предшествующей культуры, но оно способствует возрождению, давая новую жизнь мертвым, пропавшим и забытым вещам. Человек и его деятельность могут объединять в себе противоположности. Боуи был именно таким. Он мог играть с двумя смыслами одновременно и быстро переключаться с одного на другой.
Он действительно умел мгновенно переключать передачи, иногда от одной строки к другой. «Кто сказал, что время на моей стороне?[176] – горестно вопрошает он в песне „Survive“ с альбома hours… 1999 года. – У меня есть уши и глаза, и больше ничего». Но затем, как отмечает Саймон Кричли, моментально переходит к смелому, уверенному утверждению. «Я переживу твой беззащитный взгляд[177], – продолжает он, и твердо повторяет: – Я переживу». Кричли находит еще одно духоподъемное послание в песне «I Can’t Give Everything Away», выпущенной в виде третьего и последнего сингла из альбома Blackstar в апреле 2016 года. «Говорю „нет“, но имею в виду „да“. Вот и все, что я имел в виду»[178]. «Даже в мрачных работах Боуи, – заключает Кричли, – под кажущимся отрицанием и унынием можно услышать внятное да, абсолютное и безусловное принятие жизни».
Последний фотопортрет Боуи, сделанный Джимми Кингом осенью 2015 года и опубликованный в день его 69-летия, подтверждает эту мысль. Боуи стоит на улице Нью-Йорка на фоне опущенного роллета в стильном сером костюме и шляпе, широко улыбаясь, словно гангстер, только что удачно совершивший самое грандиозное в своей жизни ограбление; на другом снимке из этой же серии он наклоняется вперед к камере и хохочет, широко открыв рот. Эти фотографии напоминают последнюю строчку «Улисса» – «и да я сказала да я хочу Да». Принимая возраст и пределы продолжительности собственной жизни – нет, он не будет вечно существовать в смертной оболочке, – Боуи говорит всесильное «да», с радостью проживая последние дни и искренне веря в жизнь после смерти.
Мы увидим, что его «прощальный подарок» – это не только сообщение, что он уходит, не одна лишь смиренная прощальная записка умирающего человека. Это работа артиста, который смертельно заболел, отчаянно хотел продолжать жить, но готовился и к лучшему, и к худшему. В каком-то смысле в ней – ретроспективный взгляд на всю карьеру, осмотр экспозиции его воображаемого музея. В Blackstar Боуи вынимает из запасников и переставляет разнообразные экспонаты, подгоняя друг к другу детали работ последних пятидесяти лет, от первого сингла до последних песен. Это своего рода инвентаризация и в некоторой степени подведение итогов. Он вновь знакомится со многими своими «я», вызвав их из прошлого, а затем отпускает их до поры, а возможно, и навсегда. За остававшееся время он успел взвесить и переоценить свое творческое наследие.
Боуи десятилетиями экспериментировал с лиминальными зонами между мужским и женским, Востоком и Западом, гомосексуальностью и гетеросексуальностью, черным и белым. С помощью многочисленных персонажей клипов «Blackstar» и «Lazarus» он исследует границы между жизнью и смертью, возвращаясь в прошлое и заглядывая в возможное будущее. Внутри есть и сообщение для поклонников, но это не просто прощальные слова. Именно этого мы от него и ждали, не правда ли? Или, как он сам говорит в «Lazarus»: «Это так похоже на меня, правда?»[179]
Как мы сюда попали? Из кусочков мозаики жизни Боуи мы можем воссоздать его путь от всемирной славы 1980-х до последних месяцев жизни в конце 2015 года. Любое резюме событий этих десятилетий неизбежно будет упрощением, ведь жизнь человека сложнее любых обобщений, но мы можем определить базовый сюжет и сочинить историю с Боуи в главной роли.
Как он утверждал впоследствии, именно страх смерти был источником его сумасшедшей энергии на протяжении 1960-х и 1970-х годов. «Даже в юности я всегда понимал, что смерть – это единственный несомненный факт жизни. Но это меня не отягощало, а толкало к безудержной, маниакальной деятельности». Мы видели, как этот страх двигал его вперед, возможно, в сочетании с постоянным ужасом перед шизофренией, которую он считал наследственной болезнью. Он чувствовал, что ему нельзя останавливаться, он должен продолжать работать и двигаться. Эта энергия приняла другую форму в 1980-х годах, когда он стал осторожнее и прагматичнее. Примерно в 35-летнем возрасте, возможно, уже понимая, что доживет до сорока и дольше, он начал осознаннее задумываться о коммерческом будущем и решать, как выгоднее использовать успех, чтобы стать мировой мегазвездой. Вместо того чтобы постоянно опережать культурный процесс, он попробовал предугадывать желания мейнстримной публики, однако все чаще – особенно с альбомами
