Почему Боуи важен - [60]

Несмотря на то что рецензии, опубликованные до смерти Боуи, теперь могут показаться наивными, критиков вряд ли стоит винить в предложенных ими трактовках. Они решили, что он, как обычно, писал от лица персонажа. В конце концов, Боуи ревностно охранял свою частную жизнь, прячась за многочисленными масками и образами, а его тексты весьма редко бывали автобиографичны (вспомните, к примеру, «Thursday’s Child»). Именно поэтому Сэм Ричардс сообщил читателям, что повествование в «Lazarus» ведется от лица Томаса Ньютона, а Энди Грин увидел в нем скетч о жителе Нью-Йорка, оказавшемся в трудном положении. Райан Домбал предположил, что «Blackstar» – послание некой «мессианской фигуры, чьи намерения являются, безусловно, сомнительными и, возможно, деструктивными. „Ты – неудачник, а я – великий Я“[169], – поет Боуи в присущем ему стиле, подтрунивая над нашей необходимостью объяснять необъяснимое и одновременно оставаясь таким же мощным и непостижимым, как и всегда».

На самом деле трактовки, содержащиеся в рецензиях конца 2015 и начала 2016 года (то есть до поворотного момента 10 января), значительно различаются между собой и учитывают широкий спектр возможных смыслов. Теории о смысле «Blackstar» и «Lazarus», выдвинутые после смерти Боуи, разнятся в деталях, но все отталкиваются от предположения, что он приготовил прощальный подарок слушателям, зная, что скоро уйдет, и на этот раз говорил от собственного лица. Как ни парадоксально, смерть Дэвида Боуи в этом случае опровергла подход, изложенный Роланом Бартом в «Смерти автора», и заставила критиков относиться к творчеству не как к «многомерному пространству», а как к «линейной цепочке слов, выражающих единственный, как бы теологический смысл („сообщение“ Автора-Бога)». Теперь они задумались о верном истолковании и удивились, как раньше пропустили очевидные подсказки.

Однако процесс интерпретации редко бывает прост. После смерти Боуи и объяснения Висконти стало трудно избежать соблазна свести весь смысл к одному-единственному посланию. Но его последние песни все равно существовали в контексте широкой, сложной, изменчивой смысловой матрицы, которую я описал в предыдущих главах. Музыкальный журналист Китти Эмпайр писала, что распознала все намеки на смерть и бренность, впервые услышав предварительную версию альбома, и жалеет, что не отразила их в своей рецензии: «Кто же не захочет выглядеть пророком?» Но «я решила не писать о том, что теперь выглядит как очевидные отсылки к смерти и ее неотвратимости, поскольку очень старалась избежать штампов и эйджизма, к тому же не хотела уличить Боуи в грубом буквализме, свойственном более исповедальным сонграйтерам <…> ведь в случае Боуи отправной точкой для анализа никогда не была его реальная жизнь».

Возможно, она заметила и то, что такие отсылки в творчестве Боуи были не новы. Как пишет исследователь Таня Старк в статье «Лицом к лицу с таинственными мертвецами Боуи» («Confronting Bowie’s Mysterious Corpses»), мы можем обнаружить их еще в песне «Please Mr Gravedigger», которую он написал в 20 лет, а затем проследить эту тему в 1970-х от песни «Rock 'n' Roll Suicide» (1972) до «геноцида» в начале «Diamond Dogs» и, конечно, до песен «We Are the Dead» и «The Chant of the Ever Circling Skeletal Family». Песня «Jump They Say» (1993) снова возвращается к теме самоубийства, альбом 1. Outside – это история о «художественном убийстве»[170], а песня «Valentine’s Day» рассказывает о стрельбе в школе. Даже в его наиболее, на первый взгляд, жизнеутверждающий мейнстримный период в песне «Modern Love» Боуи провозглашает, что «нет и признака жизни»[171].

Философ Саймон Кричли считает, что «столкновение с ничем» лежит в основе всей музыки Боуи, а его образы маскируют «нашу пугающую болезнь к смерти»[172]. Он дополняет и без того длинный список Старк другими песнями с мотивами смертности: «Space Oddity», по его мнению, описывает «успешную попытку самоубийства», «Oh! You Pretty Things» сообщает, что «земля – это умирающий пес», а «Sunday» из альбома Heathen звучит как «плач, молитва или псалом по умершим». Эти центральные темы возраста и смерти – по словам Старк, «постоянное увлечение <…> угасанием жизни <…> разгадывание загадки смерти в течение всей жизни» – возникли в его песнях полвека назад, еще в 1967 году. В «Lazarus» и «Blackstar», безусловно, есть похожие намеки, однако они были и во множестве других песен, но никогда ранее не указывали на то, что Боуи смертельно болен.

Даже в предыдущем альбоме 2013 года он скорбно описывал «прогулку с мертвецами» по Берлину своей молодости, вопрошая «Где мы теперь?»[173]. Как полагает Крис О’Лири, казалось, «что он диктует свое завещание. А потом – занавес», но «пение слабым голосом было его излюбленным приемом». Боуи просто входил в образ пожилого человека для неожиданного сингла-камбэка. Во втором сингле с того же альбома, «The Stars (Are Out Tonight)», он сменил элегическую манеру на энергичный рок-вокал; в клипе они с Тильдой Суинтон сатирически изображали степенную супружескую пару средних лет, а андрогинный образ молодого Боуи воплотила Иселин Стейро