Поцелуй обмана - [111]

Как-то Реган подбил Брина съесть такую, уверяя, будто кадеты обязательно должны уметь их есть. Брин не любил уступать и проглотил толстую извивающуюся гусеницу. Через секунду его стошнило. Но я знала, что эти существа питательны, как жареная утка.

Судорожный вздох. Zsu viktara. Будь тверда. Я зажмурилась до боли, представляя, как скачу назад, домой, достаточно сильная для того, чтобы найти Вальтера и помочь ему, достаточно сильная, чтобы выйти за принца, которому дала слово, достаточно сильная, чтобы забыть Рейфа. Потом я открыла глаза и зачерпнула пригоршню личинок.

– Я сильная, я смогу их съесть, представляя, что ем утку, – прошептала я. Запрокинув голову, я запихнула их в рот и проглотила.

Утка. Скользкая утка.

Еще одна пригоршня.

Извивающаяся утка.

Я запила их водой, сделав большой глоток из фляжки. Сочная жареная уточка. Если нужно будет, личинки станут моим любимым блюдом. Я выпила еще воды, чтобы они наверняка остались внизу.

Чи-йяа!

Я так и подскочила. В пологе мелькнула еще тень. Кто здесь рыщет? Я собрала сухого мха и хвороста, высекла искру. Воздух разрезали странные визгливые вопли, а меня одолевали мысли о том, что, какое бы животное их ни испускало, оно должно быть где-то рядом.

Я подбросила веток в костер и положила на колени «Песнь Венды», чтобы чем-то занять мысли. Переводить текст мне помогала книжечка Дихары. Начертание букв в двух этих книгах отличалось. В букваре Дихары буквы были простыми, угловатыми, ближе к печатным. «Песнь Венды» изобиловала изящными завитками и росчерками, округлые буквы плавно перетекали одна в другую, так что подчас трудно было понять, где кончается одна и начинается другая. Я в отчаянии смотрела на текст, думая, что моя затея безнадежна, но потом вдруг буквы, казалось, задвигались сами собой, складываясь в рисунок, который был мне понятен. Я поморгала. Все стало на свои места и стало ясно, как день.

Проявлялись черты сходства, незнакомые буквы раскрывали мне свое значение. Завитки, отсутствующие надстрочные знаки – у меня был ключ. Мое занятие обрело смысл. Я старательно переводила. Слово за словом, фразу за фразой, переходя от букваря к древнему венданскому тексту.

Есть одно истинное прошлое

И одно истинное будущее.

Слушай внимательно,

Ибо дитя, прошедшее путь страданий,

Станет тем, кто несет надежду.

От слабейшего придет сила.

От преследуемого придет свобода.

Старики будут спать и видеть сны,

Юным девам откроются видения,

Зверь лесной повернет назад,

Дитя страданий приблизится, и увидят его,

И очистят путь для него.

Из зерна, брошенного вором,

восстанет Дракон,

ненасытный, он будет питаться кровью младенцев,

пить слезы матерей.

Жестоким будет его укус, но обманчивыми речи,

Обольстительно его дыхание, но мертва его хватка.

Дракон знает лишь голод и не может насытиться,

Знает лишь жажду, и неутолима она.

Неудивительно, что правитель Венды так хотел уничтожить эти безумные речи. Ее пророчества были туманны и не имели смысла, но что-то в них должно же было потрясти королевского книжника. Или я впустую теряю время? Что если только золотой ларец был для него по-настоящему ценен? Стал бы он рисковать собственной жизнью и положением при дворе, грабя королевскую сокровищницу? Но мне оставалось уже немного до конца мрачной песни, и я решила продолжить работу.

Из чрева Морриган,

Из бездны отчаяния,

Из происков королей,

Из страхов королевы,

Надежда родится.

По ту сторону смерти,

За великим разломом,

Где голод пожирает души,

Умножится скорбь их.

Дракон свою месть замыслит,

Он предстанет во многих личинах,

На тех, кто в нужде, нашлет морок, соберет нечестивцев,

Могущественный, как бог, поражений не знающий,

Безжалостный в суде своем,

Непреклонный в законе своем,

Похититель мечты,

Сокрушитель надежды.

Я читала, и с каждым словом мне становилось труднее дышать. Закончив последний стих, я почувствовала, что по лицу течет холодный пот. Я принялась торопливо перелистывать старые листки в поисках каких-то пометок. Книжник скрупулезно заботился о таких вещах, внося книги в каталог. Найдя, я несколько раз перечитала их. Эти древние книги попали ему в руки через двенадцать лет после того, как родилась я. Это невозможно. Какая-то бессмыслица.

Но придет та, что будет сильнее,

Обретя свою силу через страданье,

Та, что будет сначала слаба и гонима,

Отмеченная когтем и лозой винограда,

Та, чье имя дано было в тайне,

Та, кого нарекут Джезелия.

Я никогда, ни разу в жизни не встречала в королевстве Морриган никого с именем Джезелия. А при королевском дворе и подавно. Именно это и заставило моего отца так сильно возражать против этого имени – отсутствие прецедента. Откуда мама взяла это имя? Не из этой книги.

Я спустила рубашку с одного плеча и изогнулась, чтобы посмотреть на свою каву. Упрямая лапа с когтями и лоза никуда не пропали.

Великие замыслы действуют по-своему. Я замотала головой. Нет, только не это. Всему найдется разумное объяснение. Я запихнула книги в седельный вьюк. Странный лес испугал меня, я устала за день, да еще и возбуждена работой над переводом. Вот и все. Не бывает никаких драконов, а тем более таких, чтобы питались кровью младенцев.