Побег из Фестунг Бреслау - [140]
— Не прячешь немцев?
— Нет.
Смирнофф, расставив широко ноги, встал под стеной. Он приказал своим милиционерам расположиться так, чтобы можно было слышать каждого из членов комиссии. После этого положил руки на бедра.
— Так! Всем повторять за мной громко: «Верую в Бога, Отца Всемогущего, создателя неба и земли. И в Иисуса Христа, Сына его единственного, Господа нашего, зачатого от Духа Святого…». А дальше продолжайте сами!
— А этот вот даже и не повторял! — один из милиционеров указал на стоявшего под окном высокого блондина. — Ничего не говорил, только рот открывал!
— А этот вот мычит чего-то! — очередная рука указала на типа в рабочем комбинезоне.
— Хватит! — Смирнофф сделал пару шагов по направлению перепуганных людей, прошил их взглядом. Затем положил руку на плече низкого мужчины с небольшим шрамом на лице. — Вот ты говорил громко, четко, с хорошим акцентом. — Он подтянул мужчину поближе к себе, почти прижимаясь к нему. — Тогда повтори-ка такой вот стишок[91]: «Майский жук жужжит в лощине, в Щебржешине…»
— O mein Gott! — вырвалось у мужчины.
Смирнофф усмехнулся с издевкой.
— А? Этого наизусть зазубрить уже не удалось?
Он вновь подошел к трясущемуся профессору, схватил его за затылок и потянул за голову так, что они чуть не стукнулись лбами.
— Слушай, ты, короста, на кой ляд из меня дурака строишь? Вот прямо так глядишь в мои бедные, глубокие и доверчивые глазоньки и врешь?
Возможно, что глазоньки у Смирноффа были и глубокие, но вот доверчивыми их назвать ну никак было нельзя. Профессору, правда, хватило. Он громко сглотнул слюну.
— А вот если бы я приказал им раздеться и руки поднять, и увидел эсэсовские татуировки, что тогда? А?!
Профессор не смел вздохнуть. Зато теперь он делался все более багровым. Смирнофф оттолкнул его, так что Козловский полетел к стене.
— Но тебе дико повезло, что мне насрать на то, сколько ты от них берешь за то, что держишь их под убежищем закона.
Козловскому показалось, что теперь можно и вздохнуть, но это было ошибочное предчувствие.
— Мне поступили сведения, что здесь прячется грозный гестаповец Крупманн.
— Его здесь наверняка нет.
— А откуда ты знаешь? Эти твои немцы сообщили настоящие имена? Хоть какие-нибудь назвали?
— Но ведь это же все легальные сотрудники. Немецкие антифашисты. Специалисты по произведениям искусства. К тому же, все местные, знают город и территорию.
— Верю, — тут же согласился Смирнофф. — И меня не интересуют эсэсовские татуировки. Меня интересует гестаповец Крупманн.
— Его со всей уверенностью уже нет в живых! — выпалил профессор.
— Ну, ну, — улыбка на лице милиционера была неподдельная и радостная. — А откуда ты знаешь, что он мертв?
Сделалось тихо. До Козловского дошло, что он сам влез в ловушку.
— Я задал тебе вопрос. Откуда ты знаешь, что он мертв? Ты его знал? И каким чудом?
Тишина.
— Ты был свидетелем его смерти?
— Я был принудительным работником в Бреслау. И другие рабочие говорили.
Вновь мучительная тишина.
— Ну? Так я хоть что-нибудь услышу?
А поскольку ничего не услышал, милиционер решил пальнуть из главного калибра.
— Раз тут атмосфера не способствует беседе, так, может, переберемся в комендатуру? И там я спрошу, где находится Рита Менцель? Тоже нет в живых, а?
Профессор вспотел так, что темные пятна были видны даже под толстым пиджаком. Дрожащей рукой он указал направление.
— Пан офицер, я все объясню. Расскажу все, идите, пожалуйста, за мной.
И он нагло повел милиционера в конторку мастера во втором помещении. Смирнофф охотно направился за ним. С Длужевским они были знакомы еще с советского лагеря, там обрели доверие друг к другу, видя, как один и другой справляются в крайне тяжелых условиях. В каком-то смысле они даже подружились. А теперь гражданин майор Длужевский выдал милиционеру Смирноффу простую инструкцию, которую мог выдать только лишь тому, к кому испытывал особое доверие: «Если тебе будут давать взятку, бери, но в рапорте о ней не упоминай. Будешь уходить, обязательно напугай». Смирнофф посчитал такой договор для себя полезным, впрочем, еще в ГУЛАГе он научился слушать Холмса, потому что, чаще всего, это заканчивалось только хорошим для него. Ну а пугать уж он умел, о чем свидетельствовало пошатывание Козловского. В дальней комнате он, не говоря ни слова, принял действительно толстый конверт и нагло пересчитал фунты стерлингов. Боже, а день сегодня был замечательный!
— Знаете ли, — сказал он, пряча конверт в карман. — Для меня это сумма достаточная. Но те люди, у которых к вам что-то имеется, они не откажутся от действий. Для следующего офицера, который посетит вас, эти бабки будут ой какими маленькими. Всего лишь чаевыми.
— До… до… догадываюсь, — от страха Профессор едва мог говорить.
— Ну ладно. «До милого свиданьица» не скажу, потому что прозвучало бы как-то нехорошо.
Смирнофф развернулся на месте, потом кивнул своим милиционерам. На выходе похлопал себя по карману. Нет, действительно хороший день! Тьфу! — укорил он себя в мыслях. Ведь сегодня же воскресенье, а он, антихрист, в святой день работает. Божечки, какой грех! Чуточку подумав, он решил примирить совесть с реальностью. На мессу сходит, исповедается. Ну да, исповедуется. Понятное дело, скажет не обо всем, но относительно работы в воскресный день — признается. Большого греха не будет.
Надеялись на светлое будущее? «американская бойня под Пекином и китайская бомба Чен» и будущее – в бункерах. Человечество отброшено в век пара, без электричества – «крошки чен витали в атмосфере Земли, кишели повсюду. И превращали изоляторы в проводники.» Генетически измененные звери рядом с людьми. Все привыкли и обустроились. Но американцы задумали обалделый проект. И для некоторых может вернуться все! Вот только поляки не глупы. Как все обернется – читайте в одном из лучших произведений новой польской фантастики – «Автобан нах Познань» Анджея Земянского!
Ну вот, еще один чудный рассказ от Андрея Земяньского про Вроцлав-Бреслау (их у него несколько; все, в той или иной степени, отличные, стоящие перевода. Возможно...)...Хочу здесь заметить, что я сознательно не делал ссылок относительно исторических личностей. Читатель и сам может порыться в Интернете. Правда, кое-где автор пересолил. Норман Дэвис (у нас перевели его «Европу»; автор неоднозначных книг по истории Польши, написавший, кстати, замечательную книгу о Вроцлаве) ничего подобного о Пилсудском не писал.
Рассказ о несбыточных снах некоторых психотерапевтов с элементами детектива и юмористического АИ.
Эта история происходит в городе Бреслау-Вроцлаве сразу в трех временных периодах — в тридцатых-сороковых годах двадцатого века, сразу после войны и сегодня.Первыми дело начали расследовать офицеры крипо (криминальная полиция) Альберт Грюневальд и его коллега Ричард Кугер. После войны офицеры народной милиции Мищук и Васяк попытались довести расследование этого дела до конца. Шестьдесят лет спустя, за дело берётся лучший сыщик Вроцлава Славек Сташевский.Будет ли разгадана одна из величайших тайн Бреслау-Вроцлава — тайна внезапно взрывающихся людей…
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Биологическое оружие пытались применять еще в древнем Риме, когда при осаде городов за крепостные стены перебрасывались трупы умерших от чумы, чтобы вызвать эпидемию среди защитников. Аналогичным образом поступали в средневековой Европе. В середине 1920-х, впервые в мире, группа советских бактериологов приступило к созданию биологического оружия. Поздним летом 1942 года оно впервые было применено под Сталинградом. Вторая попытка была в 1943 году в Крыму. Впрочем, Сталин так и не решился на его масштабное использование.
В 2016 году Центральный архив ФСБ, Государственный архив Российской Федерации, Российский государственный военный архив разрешили (!) российско-американской журналистке Л. Паршиной и французскому журналисту Ж.-К. Бризару ознакомиться с секретными материалами. Авторы, основываясь на документах и воспоминаниях свидетелей и проведя во главе с французским судмедэкспертом Филиппом Шарлье (исследовал останки Жанны Д’Арк, идентифицировал череп Генриха IV и т. п.) официальную экспертизу зубов Гитлера, сделали научное историческое открытие, которое зафиксировано и признано международным научным сообществом. О том, как, где и когда умер Гитлер, читайте в книге! Книга «Смерть Гитлера» издана уже в 37 странах мира.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Ирландский рыцарь Кормак Фицджеффри вернулся в государства крестоносцев на Святой Земле и узнал, что его брат по оружию предательски убит. Месть — вот всё, что осталось кельту: виновный в смерти его друга умрет, будь он даже византийским императором.