Побег из Араманта - [2]

Впрочем, этим утром его расстроили вовсе не страдания Пинпин: нынче в ее душе было безмятежно и по-летнему солнечно. А вот завтра? Слишком скоро она, как и все кругом, начнет бояться будущего – поначалу смутно, потом со всей остротой. Ибо в Араманте жизнь испокон веков измерялась итогами контрольных. Любая из них угрожала провалом, а те, что приносили успех, заставляли со страхом ожидать следующей проверки. И нет конца этой муке. От одной лишь мысли об этом Бомена переполнила жгучая любовь к сестренке. Он порывисто обнял малышку и осыпал ее пухлые щечки нежными поцелуями.

– Люблю Пинпин.

– Люблю Бо, – откликнулась крошка.

Из ванной донесся громкий треск разрываемой ткани, за ним разразилась новая вспышка проклятий.

– Сагахог! Бангаплоп!

И наконец извечное, семейное:

– О, пропащий народ!

Так восклицал еще великий пророк Аира Мантх, прямой, хотя и дальний мамин прародитель. Имя Аира переходило с тех пор по наследству, теперь дошло и до нее. Поэтому, если мама начинала блажить, отец подмигивал детям: «Ага, вот и наша пророчица вернулась».

Дверь ванной комнаты с грохотом распахнулась. На пороге стояла растрепанная Аира Хаз. От возбуждения, не сумев отыскать проймы в одежде, она сама прорвала новые дыры. Пустые рукава болтались у Аиры по бокам, и голые руки торчали сквозь распоротые швы.

– Сегодня у Пинпин контрольная, – подал голос Бомен.

– Что-что сегодня?

Аира нахмурилась, а затем приняла у сына малышку, прижав к сердцу так, словно кто-то собирался ее отнять.

– Девочка моя, – ласково приговаривала мать. – Моя девочка.

За завтраком никто, казалось, и не вспомнил о контрольной. И только в конце, отложив недочитанную книгу, отец поднялся чуть раньше обычного и произнес как будто в пустоту:

– Ну что, пора готовиться.

Кестрель вскинула голову, и глаза ее блеснули вызовом.

– Я не пойду.

Анно Хаз испустил тяжелый вздох и потер изборожденные морщинами щеки.

– Знаю, милая. Знаю.

– Это нечестно, – горько сказала дочь, словно папа вынуждал ее идти.

В каком-то смысле так и было. Дети совершенно не могли противиться доброму голосу и всепонимающему взгляду отца. От печи потянуло знакомым дымком.

– Сагахог! – вырвалось у мамы. Опять у нее подгорели гренки.

Утреннее солнце нехотя поднималось над высокими городскими стенами. Оранжевый округ утопал еще в густой сизой тени, когда Хазы вышли на улицу, ведущую к Залу Собраний. Впереди шагали мама с папой, за ними, держа Пинпин за обе ручки, – Бомен и Кестрель. По той же дороге, вдоль чистеньких террас и оранжевых домов, тянулись прочие родители с двухлетними малышами. Чуть поодаль семейство Блешей на ходу подучивало своего карапуза: «Раз, два, три, четыре, пять, кто там, в домике, опять? Шесть, семь, восемь, за ворота выйти просим!»

Уже на главной площади госпожа Блеш обернулась и помахала соседям – как всегда, в своей манере, едва заметно для других, словно поддерживала с Хазами особые секретные отношения.

– Умеете хранить тайны? – громко зашептала она, дождавшись, когда мама Бо поравняется с ними. – Если наш кроха отличится на контрольной, мы переедем в Алый округ.

– Да, это будет яркое достижение, – ответила после раздумья госпожа Хаз.

– А еще слышали? Вчера вечером наш Руфи занял второе место во всем классе.

– Второе? – тут же отозвался господин Блеш. – Второе? Почему не первое? Вот что мне хотелось бы знать.

– Ох уж эти мужчины, – притворно вздохнула его супруга и с видом заговорщицы подмигнула соседке. – Так уж они устроены, правда? Хотят быть лучшими, и все тут.

Ее глаза чуть навыкате на мгновение уставились на Анно Хаза. Все в округе, конечно же, знали: несчастный не продвигался вперед вот уже целых три года, хотя его бедняжка жена умело скрывала от людей свое разочарование. Кестрель перехватила этот жалобный взгляд, и ей захотелось швырнуть в соседку чем-нибудь острым. Или просто обнять папу и расцеловать его печальное, изборожденное ранними морщинками лицо. Ни того ни другого делать было нельзя, и девочка осыпала широкую спину госпожи Блеш градом нехороших мыслей. «Поксикер! Помпапрун! Сагахог!»

У входа в Зал Собраний леди Помощница экзаменатора отмечала в длинном списке имена пришедших. Блеши двинулись первыми.

– Ребенок чистый? – осведомилась Помощница, поставив галочку. – Мочится только тогда, когда нужно?

– Еще бы, – отвечала госпожа Блеш. – Он очень умный для своего возраста.

Настала очередь Пинпин, и леди повторила тот же вопрос:

– Ребенок чистый? Мочится только тогда, когда нужно?

Хазы переглянулись. Как тут было не вспомнить желтые лужицы на кухонном коврике? С другой стороны, как же не гордиться своей маленькой принцессой? Родители, Бо и Кестрель разом выпрямили спины.

– Когда нужно, мадам? – широко улыбнулась госпожа Хаз. – Да ее мочевой пузырь работает, как часы на городской ратуше!

Помощница экзаменатора сделала удивленные глаза, однако поставила необходимую пометку.

– Парта номер двадцать три, – возвестила леди.

Зал Собраний гудел, точно пчелиный улей. На огромной, в целую стену, доске были начертаны в алфавитном порядке имена девяноста семи младенцев. Надпись «ПИНТО ХАЗ», казалось, не имела никакого отношения к Пинпин и с непривычки резала глаз. На всякий случай – мало ли что – родные тесно сгрудились вокруг двадцать третьей парты, пока мама снимала с крошки подгузник. Девочке из «чистого» списка полагалось сидеть просто так. И она довольно заулыбалась, ощутив прохладу скамеечки.