Победоносцев. Русский Торквемада - [121]

Безусловно, представительство в любой форме, каким бы ограниченным оно ни было, вызывало у обер-прокурора резкую антипатию. Однако если бы оно было учреждено в том виде, в каком планировалось летом 1905 года (с законосовещательными правами), у Победоносцева, возможно, сохранился бы шанс остаться у власти. Видимо, на это Константин Петрович и рассчитывал, участвуя в обсуждении проектов представительства — института, против введения которого в России он решительно выступал в течение всей своей политической карьеры. Однако дальнейшее развитие революции сделало неизбежным учреждение законодательного представительства. После этого оставаться в правительстве обер-прокурор уже не мог, и 19 октября 1905 года, через два дня после обнародования манифеста, даровавшего России основные гражданские свободы и Думу с законодательными полномочиями, подал в отставку.

Потеря поста, который он занимал в течение четверти века, нарастание революционных потрясений, размах и причины которых были совершенно непонятны престарелому сановнику, вызывали у него глубокое отчаяние, ощущение нарастающей катастрофы. «Совсем ошеломленный всем тем, что ныне происходит, я провожу все дни в каком-то оцепенении, — сообщал он своим корреспондентам. — Живем в угнетении невыразимом ввиду какого-то параличного безумия и бесчувствия правительства, в упразднении власти, посреди безумия общества». По словам Победоносцева, после отставки к нему начали относиться как к «зачумленному», от него отшатнулись «все из среды Министров и Дворцовой», а те, кто всё же поддерживал с ним отношения, «боялись показаться подозрительными в глазах властей»^{533}.

В условиях революционного кризиса бывший обер-прокурор как главный «враг свободы», последовательно отвергавший все уступки обществу, стал объектом ожесточенных нападок оппозиционных кругов.

Еще до того, как в 1905 году в России разразились массовые волнения, на консервативного сановника начались покушения людей, исповедовавших радикальные взгляды или просто заразившихся духом неприязни и даже ненависти к обер-прокурору, широко распространенным в обществе. Так, в 1893 году, когда Победоносцев отдыхал с семьей на даче в Царском Селе, на него напал с ножом бывший ученик Псковской духовной семинарии Владимир Гиацинтов (обер-прокурор по своему обыкновению допускал к себе практически всех, кто хотел его видеть). Семинарист, по его словам, хотел отомстить за то, что при воцарении Александра III глава духовного ведомства воспротивился желанию, якобы выраженному молодым царем, дать стране конституцию. После врачебного освидетельствования Гиацинтов, явно страдавший душевным расстройством, был отправлен в психиатрическую больницу. В 1901 году в окно кабинета обер-прокурора стрелял статистик Самарской губернской земской управы Николай Лаговский, был схвачен и отправлен на каторгу. Состоявшееся через год покушение стало делом уже не одиночек, а профессионалов террора — партии эсеров: от рук революционеров в один день должны были пасть Победоносцев и министр внутренних дел Сипягин. Покушение на министра удалось, а обер-прокурор уцелел по счастливой случайности — у подосланного к нему убийцы, поручика Евгения Григорьева, в последний момент сдали нервы^{534}. Постепенно для Победоносцева стало небезопасным любое появление на улице. В июле 1906 года неизвестный пытался выстрелить в него на перроне Царскосельского вокзала.

Понятно, что постоянное ожидание покушений не добавляло престарелому сановнику оптимизма, но не менее тяжелым было для него появление в печати массы чрезвычайно едких карикатур и памфлетов, бичевавших его в весьма жестких тонах. Даже в целом благожелательно настроенные к Победоносцеву современники в большинстве случаев также не могли не связать революционные события 1905–1907 годов с его деятельностью, полагая, что именно он своей неуступчивой политикой способствовал предельному обострению всех существовавших в России противоречий. «Все поголовно почитают его, Победоносцева, виновником нынешних несчастий», — записал в дневнике А. А. Половцов. «Жалеют, — отмечала А. В. Богданович, — что при начале царствования Александра II Победоносцев помешал дать конституцию… теперь у нас было бы спокойнее»^{535}.

Сам отставной обер-прокурор, которому смысл подобных претензий был совершенно непонятен, испытывал в подобной ситуации еще более глубокие чувства подавленности, отчаяния, отчуждения от окружающего мира. «Разбитый совсем, я с утра до вечера хожу с пустой головой: она не в состоянии работать и заняться чем-нибудь», — сообщал Победоносцев Тихомирову в августе 1906 года. Страдая от всего происходившего вокруг, бывший обер-проку-pop взялся за давно задуманный перевод Нового Завета на русский язык («Это работа от скорби», — сообщал он Бартеневу). В это же время он передал редактору «Русского архива» ряд материалов, посвященных самым ценным для него воспоминаниям о прошлом: свои письма Е. Ф. Тютчевой и Б. Н. Чичерину, материалы о церковной жизни 1860—1870-х годов, заметки о годах учебы в Училище правоведения^{536}. Последние письма бывшего главы духовного ведомства доверенным корреспондентам — П. А. Бартеневу и С. Д. Шереметеву — датируются декабрем 1906-го и февралем 1907 года.