Победоносцев. Русский Торквемада - [123]
Несамостоятельные, слабые, помещенные под опеку люди должны были, по мнению обер-прокурора, подвергнуться воспитанию, стать объектом нравоучений. Орудием морального перерождения общества должен был стать широчайший арсенал мер духовно-идеологического воздействия — от газет и журналов до произведений искусства, от массовых церковно-общественных торжеств до проповедей и внебогослужебных собеседований священников. Ощущая себя в роли некоего всероссийского наставника, чуть ли не «светского папы», обер-прокурор тяготел к проповедничеству, регулярно выступал с назидательными речами перед широкой общественной аудиторией, публиковал собственные книги и статьи, переводы, пересказы и переложения западных авторов, близких ему духовно. Не случайно и оппоненты чувствовали в Победоносцеве известный пророческий запал и не воспринимали его в роли обычного бюрократа. Борьба «русского Торквемады» с великими современниками, прежде всего с Л. Н. Толстым и В. С. Соловьевым, вовсе не сводилась к примитивным полицейским гонениям, а являла собой картину напряженного идейного противостояния. В ходе этого противостояния обер-прокурор мог внезапно выказать симпатии к идеям своих оппонентов, а один из них (Соловьев) — напрямую обратиться к Победоносцеву, надеясь «раскрыть ему глаза», убедить его отказаться от своих воззрений.
Воспринимая себя в качестве наставника, проповедника, в каком-то смысле духовного вождя русского общества, Победоносцев, естественно, уделял огромное внимание Церкви, занимавшей важнейшее место в его воззрениях и деятельности. Личные пристрастия консервативного сановника, вынесенное из родительского дома благочестие здесь тесно смыкались с его политическими установками. Проповедь церковного учения, в представлении Победоносцева связанного в первую очередь с такими ценностями, как смирение, самоограничение, покорность, должна была помочь сдержать рост индивидуализма, самомнения, от которых, считал консерватор, страдала пореформенная Россия. Не случайно должность обер-прокурора Синода, как замечали многие современники, являла в его глазах «любимый и желанный идеал… духовных стремлений»>{542}.
Размах деятельности бывшего профессора на посту главы духовного ведомства был таков, что заставил многих современников говорить едва ли не о начавшемся возвращении России в допетровскую эпоху. «Вникая через призму московских воззрений и старых правовых норм в историю древней Руси, — писал о Победоносцеве автор журнала «Церковный вестник», — он, как поэт и художник старых пережитков, улавливал живую душу народа и законы его бытия и в чертах древнего юридического быта, и в красивых контурах старинной архитектуры, и в богослужебных напевах московских соборов»>{543}. Неудержимо нараставший в Новое время поток секуляризации был, казалось, остановлен и повернут вспять — в России эпохи Победоносцева росли численность духовенства, количество храмов и монастырей; сфера повседневности, быта и нравов, облик больших городов подчинялись суровым церковным правилам.
Важнейшими вехами деятельности Победоносцева на посту обер-прокурора стали учреждение новых церковных братств, проведение массовых церковно-общественных торжеств, поощрение поиска национальной самобытности в церковном искусстве, активизация церковной проповеди, оживление деятельности синодальных издательств, публиковавших огромными тиражами назидательную литературу, прежде всего издания для народа. Особое место среди инициатив Победоносцева занимало развитие церковной школы для народа; показатели ее роста были по размаху сопоставимы с самыми масштабными начинаниями, предпринимавшимися самодержавием в течение XIX — начала XX века. Церковная школа была связана с самой сердцевиной замыслов обер-прокурора — она должна была помочь сохранить традиционное благочестие «простого народа», который консервативный сановник считал наиболее прочной опорой самодержавия. Сам масштаб деятельности Победоносцева в церковно-школьной сфере (да и вообще на церковном поприще) не позволяет согласиться с распространенной характеристикой его как «бюрократического нигилиста», начисто лишенного позитивной программы. Такая программа, безусловно, была, однако отличалась значительным своеобразием, слабо вписываясь в политические шаблоны XIX столетия.
Каковы же были последствия реализации этой программы? Какой след она оставила в истории России XIX — начала XX века?
При ответе на этот вопрос нужно помнить, что в основе всех начинаний Победоносцева лежали определенные сверхзадачи. Одной из них было стремление сохранить в жизни общества первозданную простоту, уберечь от разрушительного, с его точки зрения, усложнения, которое несли с собой веяния современности. «Самое правое чувство в душе человеческой, — провозглашал в «Московском сборнике» сановный публицист, — остается истинным чувством лишь дотоле, пока держится в свободе и охраняется простотой: что просто, только то право»>{544}. Боявшийся противоречий, неоднозначности, связанных с развитием общества, страдавший от нараставших в социальной сфере неблагообразия, «грязи» и «рынка», он стремился укрыться от раздражавших его явлений в тихих убежищах — на природе, в храме, в монастыре, среди книг в кабинете исследователя. Многое в окружавшей его жизни Победоносцев считал обреченным на гибель, но там, где мог, стремился сохранить или возродить простоту, связанную в его представлении с патриархальными порядками, идеальным состоянием общества.
