Победитель. Апология - [14]

— А бухгалтер там — мой старый приятель. Охотник тоже. На лисичку зимой ходили. Честнейший человек! Так что уж липу, Маргарита Горациевна, нам не подсунет.

«Как экономист, Федоров совершенно беспомощен. Коэффициент ритмичности не мог высчитать, а получает ставку научного сотрудника. Я вынужден…» Не торопись, Рябов. Ничего ты не вынужден. Разумеется, после ухода сердобольной Марго никто не поддержит охотника Федорова, и все же ни к чему без крайней надобности демонстрировать кровожадность, которой к тому же в тебе нет. Лишь одного противника нокаутировал ты за всю свою спортивную карьеру, предпочитая выигрывать по очкам — всего одного, и то случайно. Просто ты напишешь объективную — вот именно, объективную! — характеристику, а уж дело комиссии аттестовать его или нет.

Смуглая ссохшаяся рука. Одна страница, другая… Со стороны — беглый просмотр, но ты-то знаешь, что в ее поразительном мозгу отпечатывается все.

А впрочем, есть, может быть, смысл показать, что доброта добротою, но при необходимости и ты можешь быть… Нет, не жестоким, — тут требуется иное слово. Принципиальным — скажем так. Это-то и явит твоя объективная — строго объективная! — характеристика, в которой выскажется заведующий отделом Рябов, человек же Рябов по-человечески посочувствует охотнику и даже, если потребуется, трудоустроит его. Отдел будет — будет! — работать как часы.

Сравнительный анализ, но лишь миг задержалась на нем и дальше. Даже ты не умеешь схватывать так быстро. «Твоя память — старая вонючая скряга». Переоценивает тебя братец. «Мне нравится твоя профессорша. Я б портрет ее написал. В ней есть что-то такое… Сейчас не пойму, но если б писал — понял. Я когда работаю — прозорливей становлюсь. Умнее самого себя. Потом опять тупею». Жаль, что все свои поступки братец совершает вне мольберта.

— Торопитесь?

— Нет, что вы. — «Вас Панюшкин спрашивал». — Еще полчаса.

— Успеете! Я б и то за это время…

Бегом? Быстро-быстро перебирая ножками в детских туфельках со шнурками?

Фотография на книжном шкафу: тонколицая армяночка с сияющими глазами. Так всю жизнь и жила одна? Студентка Штакаян, аспирантка Штакаян, профессор Штакаян… И все одна?

Джоник тетки Тамары. Интересно, он узнает тебя или он радуется так каждому гостю? Твою спутницу вчера вечером он игнорировал. К особам мужского пола привык? Она отплатила ему тем же. Ты ждал умиленных восклицаний, комплиментов, но девочка равнодушно посмотрела на него и больше не замечала.

— Коэффициент по цехам брали?

Вот уже куда добралась!

— Да. И в целом вывели, но сначала брали по цехам. Сейчас… — Где сводная таблица? Волнуешься, Рябов. За восемь лет это превратилось в условный рефлекс — волноваться, когда твою работу просматривает профессор Штакаян. — Вот. Отклонение в пределах процента.

Взгляд разом схватывает таблицу. Одобрительное, чуть приметное покачивание головы на тонкой шее.

«Теперь все хорошо, можете считать себя кандидатом». — «Не сглазить бы». — «Вы суеверны? Вот уж не думала. Признаться, у меня тоже есть эта слабость. Но относительно вашей кандидатской я спокойна».

«Поздравляю. Я ужасно волновалась. Нагнитесь, я поцелую вас. Умница, Станислав! Вы и не подозреваете, какая вы умница. Где ваша жена, я хочу сказать ей это. Чтобы берегла вас и холила». — «Ее здесь нет. У нее сегодня дежурство». — «Жаль. Я очень верю в вас, Станислав. И я хочу… Ну вот, так и подмывает напутствие сделать. Не слушайте меня, дотошную старуху! Я вам подарок приготовила. Вот, возьмите, Это шарф. Сама связала. Может, не очень модный — я не разбираюсь в этом, зато теплый. Чтоб ангинами не болели». — «Не буду».

— Среднегодовой?

— Среднемесячный. Разница ноль одна, ноль две.

К самому уязвимому месту подошла. Проскочит? Вряд ли, подобных вещей профессор Штакаян не пропускает. Запнулась, перечитывает заново — медленней. Вопросительный взгляд на тебя. Разводишь руками: согласен, слабость, но что делать? Можно определить цифры опытным путем, но это значит — обречь себя на несдачу работы в срок. Никто не позволит. К тридцатому апреля надо закончить.

— Я возьму все это. Вы не могли бы зайти ко мне на этой неделе?

Так, значит, больничный не закрыт?

— В любое время. Позвонили бы, я б принес вам.

— Лучше унесете. Завтра, в первой половине дня. Сумеете?

Подарок братцу. Тебя даже устраивает это — по дороге в универмаг забежишь.

— Часов в одиннадцать?

— Если вам удобно. Ступайте, вам пора.

Только четверть двенадцатого, но вдруг опоздаешь? Не на тебя позор падет — на заслуженную голову профессора Штакаян. «На машиностроительном факультете вводят курс «Организация промышленного производства». Два потока, общая нагрузка что-то часов сто. Один день в неделю. Я рекомендовала вас». — «Но ведь ВАК еще не утвердила…» — «Утвердят».

Складываешь в папку бумаги.

— Боитесь, растеряю по дороге?

Смеешься.

— У нас черновики есть.

Вставай и уходи: Марго нервирует твоя медлительность. Еще немного, и она заподозрит тебя в наплевательском отношении к лекциям.

— До свидания. Завтра в половине двенадцатого — у вас. — Не забыть надеть шарф, собственноручно связанный профессором.

«И ты будешь носить это?» — со смешливым удивлением. Эта веселость, которой она как бы отмежевалась от тебя, могущего носить все, что заблагорассудится, задевает, провоцируя на резкость, которую, впрочем, ты облекаешь в элегантную форму полусерьезного совета. «Свяжи что-нибудь получше». — «С удовольствием, но я…» — и виновато разводит руками. Что означает этот жест? Ее беспомощность в делах подобного рода? Занятость, ибо столько всевозможных забот у твоей супруги? Конференции, семинары, встречи с сокурсниками… «Алло, Слава? Я задержусь немного. Тут с Андреевой опять… Ну, в общем то же самое». Ты понятия не имеешь, что «то же самое» и, собственно, кто такая Андреева, но понятливо, но торопливо, но благословляюще мычишь что-то. «Я как раз поработать собирался». И это уже не мистика, не Андреева, а чистейшей воды правда. Любопытно, сколько ночных дежурств падает в месяц на одного врача?