Победит сильнейший - [17]
инструментов. Под лестницей в старом общежитии была
отгорожена небольшая комната. В ней хранились трубы, барабаны, пюпитры. Идея создать духовой оркестр давно
провалилась. Последние два года старшеклассники играли
там на гитарах и нас, детей помладше, туда не пускали.
Теперь музыкалка была нашей. В 9 - 10-м классе я ощущал
себя на вершине пирамиды. Я был секретарём комсомольской
организации школы. Директор здоровался о мной за руку. К
завучу мы запросто ходили в гости на чай. Она жила в
соседнем с интернатом доме. Я был самым старым учеником
в спортивном интернате. Ветераном. Люди приходили и
уходили. Только я и моя одноклассница Светка поступили в
4-м и теперь в были на пороге выпускного. Но Светка не
жила в общежитии, а это большая разница. Я знал всех
учителей, тренеров, поваров. Я мог незаметно проникнуть в
интернат в любое время суток. Или раздобыть еду. У меня
даже были ключи от двери между женской и мужской
спальней. В общем я был частью истории школы. Наконец я
был единственным круглым отличником. Все учителя это
признавали. Кроме надменной химозы. Помню с седьмом
классе она незаслуженно влепила мне тройку. Изредка я
занимался химией с мамой. Она тоже была преподавателем
химии. Когда мама узнала про тройку, то пришла в интернат
побеседовать с нашей химозой.Но та просто выставила маму
за дверь. В общем у меня были три козыря в кармане. И вот
теперь мне предложили четвертый - ключ от музыкалки. В
музыкальной комнате пахло старыми сигаретными бычками.
В шкафах за стеклом пылились разнокалиберные духовые
инструменты. Но главное, в углу стояли две электрогитары -
бас и обычная. Возле них два усилителя и большие чёрные
колонки. Слева у стены стоял латвийский электроорган с
колонкой сиденьем. Он был покрыт лакированным ореховым
шпоном. Серега тут же подключил гитару и уже не выпускал
ее из рук. Играть на басе я не умел. И хотя на органе я тоже
не шарил, его мощный звук меня покорил. Я решил стать
клавишником. С нуля. Дома, в городке, в одной из комнат
стояло пианино. Сестра ходила в музыкальную школу.
Поэтому пиликать одним пальцем по клавишам я умел. Но
теперь надо было изучить аккорды, песни, научиться играть
коллективом, а не соло. В спорте мы не привыкли отступать.
Так что мы стали репетировать. Вскоре к нам присоединился
мой друг конькобежец Валера Ковалев. Он прилично играл на
басе. Затем пришел Хутор, Серега Хуторной. Он был борец-
классик и выглядел значительно старше нас. Но главное, он
знал кучу песен и у него был приятный баритон. В общем к
Новому году мы разучили несколько песен советских ВИА.
На зимних каникулах в один из вечеров мы расставили
аппаратуру в вестибюле и закатили танцы под живую музыку.
После первых звуков вестибюль заполнился людьми. После
второй песни танцевали все. Дежурный тренер разрешил нам
играть до 23:00. Хотя мы, воодушевленные таким тёплым
приемом, готовы были это делать до утра. С этого дня в
школе появился собственный ансамбль. И каждую пятницу
мы устраивали в вестибюле общежития танцы. На наши
вечеринки приходили и учителя. Хутор знал как голосом
можно растревожить женские сердца. В общем теперь мы
жили только музыкой. В любую свободную минуту бежали в
музыкалку, репетировали, заучивали новые песни. На уроки
мы стали надевать костюмы с тонким галстуком, подражая
молодым Битлз. Мы стали неразлучной четверкой как четыре
мушкетера. Мы стали крутыми. Но в феврале произошло
событие, отбившее у меня любое желание играть. В голове
звучал только похоронный марш. У меня умерла мама. После
несложной операции по удалению кисты в легких, уже в
реанимации она простыла по недосмотру сестёр, у нее
оторвался тромб в ноге и он закупорил сосуды легких и
сердца. Неделю назад отец отвёз ее в больницу. И вот теперь
надо забирать безжизненное тело на похороны. Ей было всего
39 лет. Шесть месяцев до этого случая в сентябре мама
вме сте с другими учителями техникума сдава ла
флюорографию. Почему нам домой позвонили только в
феврале и предложили заново пройти обследование. Обычное
совковое головотяпство. Нас в семье осталось четверо. Отец
57 лет, я в девятом классе, старшая сестра в десятом, и
младшая сестра Лена. В тот год ей исполнилось семь лет.
Весь мой класс пришёл на похороны в нашу небольшую
трехкомнатную квартиру. Отец умудрился посадить и
накормить всех тридцать учеников. В такие моменты пустоты
надо было постоянно чем-то заниматься. Я твердил себе
только одно слово - несправедливо. Позже я узнал какой
бездонной бывает несправедливость. В возрасте тридцати
трех лет умрет моя младшая сестра Лена. От головной боли.
И тоже трое ее детей останутся сиротами. В марте и апреле
на Медео высокий сезон. Солнце греет так сильно, что можно
было кататься на коньках в плавках. Смотреть на людей мне
1990 год. Из газеты: необходимо «…представить на всенародное обсуждение не отдельные элементы и детали, а весь проект нового общества в целом, своего рода конечную модель преобразований. Должна же быть одна, объединяющая всех идея, осознанная всеми цель, общенациональная программа». – Эти темы обсуждает автор в своем философском трактате «Куда идти Цивилизации».
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Украинский национализм имеет достаточно продолжительную историю, начавшуюся задолго до распада СССР и, тем более, задолго до Евромайдана. Однако именно после националистического переворота в Киеве, когда крайне правые украинские националисты пришли к власти и развязали войну против собственного народа, фашистская сущность этих сил проявилась во всей полноте. Нашим современникам, уже подзабывшим историю украинских пособников гитлеровской Германии, сжигавших Хатынь и заваливших трупами женщин и детей многочисленные «бабьи яры», напомнили о ней добровольческие батальоны украинских фашистов.
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.
В центре эстонского курортного города Пярну на гранитном постаменте установлен бронзовый барельеф с изображением солдата в форме эстонского легиона СС с автоматом, ствол которого направлен на восток. На постаменте надпись: «Всем эстонским воинам, павшим во 2-й Освободительной войне за Родину и свободную Европу в 1940–1945 годах». Это памятник эстонцам, воевавшим во Второй мировой войне на стороне нацистской Германии.
Правда всегда была, есть и будет первой жертвой любой войны. С момента начала военного конфликта на Донбассе западные масс-медиа начали выстраивать вокруг образа ополченцев самопровозглашенных республик галерею ложных обвинений. Жертвой информационной атаки закономерно стала и Россия. Для того, чтобы тени легли под нужным углом, потребовалось не просто притушить свет истины. Были необходимы удобный повод и жертвы, чья гибель вызвала бы резкий всплеск антироссийской истерии на Западе. Таким поводом стала гибель малайзийского Боинга в небе над Украиной.