Победить или умереть - [8]

Одна из фрейлин застала свою леди без шали, с растрёпанными рыжими прядками, язычками пламени обнимающей голые плечи. В ответ на робкую весть, Лиза крикнула, чтоб её не смели отвлекать.

И, видимо, боги вняли ей.

Лиза услышала песнь пересмешника.

Львоящерица (Мира Рид, Алис Карстарк)

Когда повсюду царит горячее лето, богатое на сочные фрукты и душистые травы, то Винтерфелльский камень режут сквозные морозы. Но теперь зима укрыла весь Вестерос, и она обещает долго мучать голодом простой люд.

Мокрый снег под ногами царапает колени, пачкает сыростью земли подбитый лисой плащ, жалобно хрустит под кожаными сапогами. Мира Рид отчаянно стонет, целуя еловые чётки, но боги её не слышат: смешливо рассыпают по плечам единственное оставшееся сокровище — густые древесные кудри.

За Стеной было страшно и губительно ветрено, но в висках не стучало абсолютное отвращение вперемешку с липким подступающим беспокойством. Мира Рид молится старым богам, а сама не знает, что просит; снег, тая, опускается ей на разбитые в кровь костяшки и открытые алые уста, полные ядовитого, но не сказанного.

Ей бы бежать, ступая по скользким дорожкам в густую тлеющую чащу родного леса, ловить до зари худощавого зайца и водить пальцами по мшистым стволам. Ей бы выпустить стрелу в запутавшегося в лианах оленя, разодрать окончательно губы и, свистя по вечерам баллады, плясать с отцом под лихую песню тучного барда. Но дом далеко блестит болотной искрой на горизонте, а тут, в сердце ледянящего Севера, ей дали тёплую кровать и яблочный эль: куда ни глянь, везде напускное гостеприимство.

— Миледи, каждый союзник сейчас на счету. Прошу, вы должны нам помочь!

Голос у Джона Сноу — Старка — щенячьи-нежный, но дозорными ветрами превращённый в юношеский клич. Мира смеётся, а потом от обиды беспомощно плачет, и Санса Старк — Стоун — предлагает отоспаться хорошенько и отведать оленины со смородиной. Ночью ей снится болотная дымка.

В Сероводье полно илистых рек — в Винтерфелле бьёт подземный кипящий источник, но Мира всё равно хочет уйти и пропасть где-то в заросших одолень-травой берегах.

Ночью ей снится, как искрясь, падает с небес белый снег, как смеётся знакомый, но чужой и скрипящий голос, как тихонько шагает ребёнок, неопытно ступая по гололедице. В Карлхолде пахнет сосновой смолой, тёмная дымка окутывает кузницу и парит над озером серым туманом. Леди Алис исходится солнечным лучом, но её огонь не греет, только волнительно бежит по венам. Мира ей что-то хочет сказать, но теперь от слов лишь отплёвываться — разменная монетка, ничья и всякого сразу.

А на утро опять мокрый снег горячит порезанные щёки. Железом на кончике языка горчит смард разлагающихся тел, почти такой же дурманящий и липкий, как в топких чащах Перешейка. У Болтонов действительно острые ножи, шрам под нижней губой о том вспышкой режущей боли напоминает. Рид у входа в богорощу замирает на миг: опять молить богов, не зная, о чём именно.

Иногда ей хочется молить о Алис Карстарк, но она вовсе не понимает зачем.

— Миледи, вы обдумали наше предложение? Нам нужен ваш ответ, — леди Севера понимающе глядит, но на губах улыбка уже не играет. В сводах замка гуляет потерянный вой лютоволка.

«Болотная змейка», — вспоминается прозвище, что дал ей излюбленный брат. Жойен тяжело дышал ей куда-то в изгиб шеи в последнюю встречу, а теперь, испивая душистые отвары, томится гостем — заложником — в Белой Гавани.

«Болотные змейки умеют кусать, хотя их и не разглядишь среди влажных коряг», — шептала мать и вплетала в косы пламень-цвет, который теперь казался лишь блёклыми язычками по сравнению с огнём локонов Сансы.

«Но я не болотная змейка, я — львоящерица», — думает Мира и, вдыхая горечь мокрого дерева, сдавленно улыбается своим спасителям — захватчикам.

— Дом Ридов веками служил дому Старков. Но львоящеры остались в плену у зловонных Болтонов, и нам нужна помощь, как и вам. И потому я хочу, чтобы мой брат или я стали Старками — хоть кем-нибудь — и могли нести под чардревом обет своей верности.

Львоящерицы умеют укусить и оставить плоть полыхать пламенем агонии, куда более ярким, чем тусклая медь в волосах Брана. Мира Рид кивает, удаляясь, и ловит восторженно-лисий взгляд Алис Карстарк.

Уверовать (Джоффри Баратеон(/)Мирцелла Баратеон)

Семеро — это не сказки старого мейстера.

Джоффри никогда не молился. Даже в детстве. Мать в септу не ходила, не исповедовалась, связки цветов Деве не носила — почему должен был он? Отец так и вообще предпочитал и септу, и пыльный зал Малого Совета таверне или увеселительному заведению. Оставался только дядя Джейме, который просил что-то у Воина с особой покорностью, и где-то в душе (если таковая у него была) Джоффри понимал, что это всё напускное. Не за бои и не за раны слетают с губ рыцаря слова. За грехи.

Пороки страшны и язвительно-всесильны лишь сначала. Потом привыкаешь — руки, держащие арбалет, не трясутся и не болят. Капельки крови на рубашке отливают рубиновым богатством — не более. Голоса, молящие его, словно бога, в голове настойчиво не звучат, лица не снятся. Ко всему привыкаешь — на губах вино высыхает, не жжётся.