Побѣдители - [99]

Оркестр грянул «Vive le Roy58». Теперь они стояли рядом – стояли и слушали.

«Боже Царя храни». Они слушали, стоя, сказать бы, что плечом к плечу, да Людовик пока что был нашему Государю немногим выше, чем по пояс.

Замерли последние медные звуки. Маленький король что-то очень серьезно сказал своему гостю. Тот произнес что-то в ответ. Было ли это обычное «добро пожаловать», нечто ли иное – бог весть. В средоточеньи многих тысяч взглядов – и обособленные своим мистическим статусом – они пребывали сейчас наедине.

Пожалуй, в первый раз я подметила, что маленький король делается похож даже не на покойного отца, а на Хайме Сеговийского. Что-то решительно узнаваемое уже проступает в детских чертах. Что же, будет красавец.

А затем людское озеро (людского моря в аэропорту все же не разлилось) пришло в движение. В кадр же ворвался голос до поры проглотившего язык диктора, поясняющий, что из Сен Женевьев все направились в Версаль.

Конечно в Версаль, куда же еще. Выпуск новостей завершился, но панель, в место того, чтобы погаснуть, зазвенела.

– Ленка, привет! Надеюсь, я тебя не отвлекаю от всего этого пафоса?

Серо-синие глазищи Нинки Трубецкой, Ильиной в замужестве, сияли весело и чуть насмешливо. У Нинки точеные черты, даже длинный, как на портретах всех Голицыных, нос нимало ее не портит. Удивительно красиво от природы лежат ее каштановые волосы: до ушей они ровные, но отрастая ниже идут в мелкие кудри, обрамляя лицо совершенно средневековым ореолом.

– Пафос уже закончился. А иначе б я не стала даже переключать изображения.

– Ну конечно… Тебя же хлебом не корми. Для чего только нужна вся эта пышность бессмысленная?

– Нинка, ну мы сто раз с тобой уже спорили.

Еще один человек кроме Романа, который называет меня не как все. Только Роман никогда не говорит «Ленка», а Нинка нипочем не скажет «Лена». Само собой, в школьные годы из нас выбивали все эти «нка» и «тька» разве что не линейкой по пальцам. Но кое-какие сорняки уцелели, и тем особенно милы. Мне нравится слышать «Ленка» из Нинкиных уст, Нинку же зовут только Нинкой все близкие друзья без изъятья. Это уменьшительное имя летит, как ее походка. Хотя Нинка никогда и не ходит, она всегда бежит. Сильно подозреваю, что ее дочь Катя, равно как и другие дети, если появятся, тоже вырастут и будут звать Нинку Нинкой, а не мамой.

Само собой, что глупо даже спрашивать, почему она хоть на своего кузена не поглядела. Буркнет: «Что я его, живьем, что ли, мало вижу?»

– И то верно. Мне спорить и некогда. Мне, по правде сказать, просто нужна твоя палатка. Та, которую ты брала в горы на Алтай. Их сейчас, вот ведь надо же такую глупость учинить, сняли с производства. Обещают какие-то новые распрекрасные модели. Но я-то такую хочу! А уже не продают. Она у тебя хотя бы, надеюсь, в Москве?

– В Москве. Забирай, когда хочешь. А куда это ты собралась на осень глядя?

– Туда, где уж наверное не замерзну. В Индию. Аэропланом до Мадраса, а дальше на перекладных и пешком. Хочу посетить одну ашраму59…

Ох, ну что тут скажешь? Что постбританская Индия это все-таки не то самое место, где невинные девы с мешками золота на плечах так и гуляют безмятежно по ночным дорогам? Отговаривать ее – себе дороже. Да и не случится ничего с Нинкой. Она заговоренная.

– Надеюсь, моя палатка не слишком пострадала после того, как, помнишь, я поставила ее ночью на болоте…

– Эй! Так ты ж ее отдавала в чистку?

– Отдавала-отдавала. Я шучу. Все с палаткой хорошо. Так ты будешь пятнадцатого у Бетси?

– Нет… Я потом картины посмотрю. Я просто уже не могу терять дни, все лето погублено в Ахтырке60. Одной родни – человек тридцать. Обеды, беседы… Если я не удеру, я начну зудеть на собственного ребенка. Уже начинаю.

Да, похоже на то. Нинка – любящая жена и идеальная мать. Немножко, правда, на свой манер идеальная. Как-то, с год тому, я оказалась свидетельницей домашней сцены: трехлетняя Катя не желала слушать призывов бонны и идти есть манную кашу. Желала же, напротив того, прятаться в гостевой спальне под кроватью. Бонна, как к верхней властной инстанции, воззвала к Нинке. «Катька, ты почему там прячешься?» – безмятежно поинтересовалась Нинка. «Я зайчик и тут моя норка», глухо прозвучало снизу. «Норка, говоришь? – Нинка задумалась на мгновение. – Тереза, несите кашу». Недоумевающая француженка явилась с тарелкой, салфеточкой и ложкой. «Если ты зайчик, то в норке должна быть еда. Иначе ты ненастоящий зайчик. Ты будешь есть в норке кашу?» «В норке? В норке буду!» Нинка с неподражаемой безмятежностью воткнула ложку в тарелку и точнёхонько метнула тарелку по полу. «Только смотри, съешь всё, до дна». Бонна выглядела так, будто хлебнула уксуса. «А сколько б мы ее за столом уговаривали?» – весело улыбнулась Нинка.

Ее самое воспитывали очень уж чинно. Поэтому Кате и выпала такая вольница. Но так или иначе, а Нинке в самом деле необходимо иногда одиночество. Как мужчине Английский клуб, подумала я, вспомнив слова Романа.

А все-таки, подумалось мне, когда я уже попрощалась с Нинкой, настроение мне она немножко сбила. Мне хотелось мысленно поиграть с этими трогательными и величественными мгновениями, хотелось прокрутить их в памяти, словно синематографическую ленту, не один раз прокрутить, нажимая на «стоп» и на замедленную скорость…