По волнам жизни. Том 2 - [79]

Он очень обозлился и объявил, что теперь будет мне мстить:

— Я никого не трогаю. Но если меня заденут, то в средствах я не разбираюсь!

Он действительно в них не разбирался. Не сомневаюсь в том, что он посылал доносы и в Чека. Он также, объединившись с Любошиц и Гольдовским, подал на меня ложный донос в правление союза, обвиняя меня в денежных злоупотреблениях.

Я немедленно потребовал ревизии, в состав которой вошли три члена от правления союза (проф. В. В. Зворыкин, проф. Д. Г. Коновалов, третьего не помню) и два члена от жильцов дома: инженер К. П. Милославский и, по моей просьбе, О. Б. Гольдовский.

Последний как опытный юрист очень скоро разобрался в деле и, заявив мне в ревизионной комиссии:

— Я вижу, что обвинения против вас не имеют под собой почвы. Единственное, в чем можно вас упрекнуть, это в том, что вы недостаточно определенно проводили границу между тем, когда ответственным за меры по домоуправлению являетесь лично вы, а когда ваш заместитель, —

перестал участвовать в ревизии, потеряв к ней интерес.

Фатов сыграл двойную роль. В мое отсутствие показывал комиссии, что все делалось по моему распоряжению, а показывая при мне, должен был взять это заявление назад, что обратило на себя большое внимание комиссии.

Резолюция по поводу ревизии правления союза была такого содержания, что никаких неправильностей в управлении домом не обнаружено; замеченные мелкие дефекты таковы, какие неизбежны при всяком деле; личные же выпады и обвинения против меня подтверждения не получили, и если последние на кого-либо кладут тень, то только на авторов этих обвинений.

Резолюция была объявлена под расписку всем жильцам дома, и Орлов ею остался очень недоволен.

Много причиняли затруднений бывшие царские конюхи, о которых уже упоминалось. Они держали себя как завоеватели. Денег за квартиры не платили вовсе, квартиры запустили до крайности. В одной из них я как-то застал поселенную в комнате откормленную свинью. Я предложил Боднарскому составить протокол для предъявления в милицию. Они пообещали Боднарскому от этой свиньи, которую они тотчас же, во избежание ответственности, зарезали, окорок. Получил ли его Боднарский, — не знаю, но протокол им составлен не был. Одна из жен конюха пыталась вступить в драку со мной как комендантом. Дети их избивали детей «буржуазии», попадало и моему сыну. Позже из этих детей образовалась банда, обкрадывавшая наши квартиры. Это был наш крест тем более, что с конюхами справиться мы не могли: они принадлежали к привилегированному классу, и большевицкая власть становилась на их сторону.

Когда я был еще комендантом, мне приносят ордер о вселении в только что освободившуюся квартиру тридцати конюхов из расположенного рядом с нашим домом, но на Поварской улице, красного кавалерийского училища, — курсов. Отбиться от таких жильцов мне не удалось, но нельзя было им предоставить и квартиру, потому что она была предназначена для находившегося в моем ведении представительства Туркестанского университета, которое другая воинская часть также выбросила на улицу, и поместиться ему было негде. Путем переговоров и протекции удалось пойти на компромисс, — что эти конюхи будут расселены в свободных комнатах разных квартир. Однако конюхи оказались требовательными и не пожелали селиться выше бельэтажа.

В тех квартирах, куда их вселили, начался настоящий ад. Они без стеснения обкрадывали своих соседей, завели такую мерзость и грязь, что к уборной, например, можно было пройти только по набросанным доскам: эти джентльмены, не утруждая себя заходом в уборную, отправляли свои потребности в коридоре возле нее. Такая египетская казнь для несчастных жильцов в квартирах, куда конюхи были вселены, продолжалась около полугода. Конечно, обиженные жильцы до смерти не прощали мне этого вселения.

Оставленное имущество

Печальна была судьба имущества в квартирах, владельцы которых скрылись. Оно, особенно мебель, давалось в пользование не имеющим мебели. По преимуществу она предоставлялась коммунистам или же лицам пролетарского происхождения. Конечно, раз предоставленная, мебель никогда и никому более не возвращалась. Таким способом в нашем доме было разворовано несколько квартир.

Особенно мне было жаль квартиры, покинутой профессором-медиком Конрадом Эдуардовичем Вагнером, занимавшей половину этажа и прекрасно обставленной и меблированной. Долгое время об этой квартире мы молчали, но продолжать так было нельзя: при внезапной ревизии мы могли бы подвергнуться советским скорпионам.

Под конец мы решили для какой-то цели этой квартирой воспользоваться и потребовали на нее, как тогда полагалось, ордер в пресловутом жилищном отделе. Но, едва об этой квартире там узнали, явилась какая-то компания из жилотдела, разворовавшая в квартире Вагнера все до конца.

Вообще эти жилотделы, заведовавшие распределением квартир и комнат, были наиболее воровскими из советских учреждений того времени. В них квартирами и комнатами торговали, взяточничество шло вовсю. По хищениям это было что-то гомерическое.

Под конец даже большевицкая власть спохватилась. Были произведены массовые аресты старших служащих в жилотделах. Потом эти последние были вовсе упразднены, и в последние месяцы нашего пребывания в Москве распоряжение квартирами, под ответственностью за соблюдение советских норм площадей и других правил, перешло к домоуправлениям.