По ту сторону - [49]

— Вы меня простите. Я еще не совсем пришел в себя после перелета. Если я вам не нужен…

— Ну что ты, милый. Иди отдыхай, завтра тебе понадобятся силы, — добродушно улыбнулась ему мама.

— И сегодня за ужином тоже, — сказала Марта с улыбкой куда менее добродушной.

Даррен проигнорировал последнее замечание и молча поднялся к себе в комнату. На кровати его ждала книга со спичечным коробком между листами в качестве закладки. В нем вновь зашевелилось то чувство, и ему почему-то захотелось, чтобы с ним сейчас был уже не такой уродливый плед. Тот плед, к сожалению, остался в другом доме, в другом мире, но если память Даррену не изменяет, и здесь можно кое-что раздобыть. Он направился к своему старому гардеробу и потянул за вечно отпадающую ручку верхней полки. Там, среди подушек, простыней и старых нашейных платков, он обнаружил голубенький (сейчас уже меньше, чем раньше) пледик, которым его укрывали еще в счастливые дни его беспечного детства. На нем не было рождественских и вообще каких бы то ни было узоров, да и в целом он выглядел весьма простенько и консервативно и от этого почему-то куда менее уютно. И все же, Даррен был вполне доволен своей находкой. Он сел на кровать, облокотившись на подушку, приваленную к стене, обернулся пледом и погрузился в чтение.

Вторая часть, в отличие от первой, была подразделена на главы, как позже выяснилось, каждая глава была посвящена отдельному персонажу. В первой главе его встретила Салли, через три года после ее расставания с Кристианом и Коди. Она работает официанткой в ночную смену и, с улыбкой на губах, но со слипающимися глазами и тяжелым сердцем, разливает кофе поздним посетителям. Университет она забросила год назад. В науке она разочаровалась в принципе и решила посвятить себя искусству. Скульптура — вот ее истинное призвание. Вот, ради чего она пришла в этот мир. Было много слез матери, суровых слов отца и слез самой Салли из-за слез матери и слов отца. Но решение она не изменила. Наоборот, казалось, слезы вымыли последние крупицы сомнений. Теперь она снимала крохотную квартиру с девушкой-фотографом по имени Сьюзи, такой же заблудшей в глазах родных душой, как и она сама, работала на двух работах, чтобы оплачивать квартиру и курсы художественной лепки, крайне редко различала день и ночь, но была абсолютно счастлива.

Даррен отложил книгу. Она странным образом беспокоила его. Начав читать эту главу, он ехидно посмеивался над максимализмом юношества. Но теперь до него дошло — он ведь и сам был Салли. Он долго смотрел на противоположную стену, прокручивая эту мысль у себя в голове и слушая звуки жизни дома. «Надеюсь, она не кончит, как я», — подумал он и продолжил чтение.

Однако вторая глава, в которой читателю предстояло узнать о жизни Кристиана, как-то сразу не пошла. Даррен устал от чтения, и у него начала болеть голова. Как будто услышав его мысли, в дверь постучали. «Джеймс, — подумал Даррен, — больше никто так церемониться не стал бы».

— Да, входи, — слегка повысив голос, откликнулся он.

Даррен не ошибся. В дверях стоял его брат. Его извечная неуклюжесть вызвала у Даррена улыбку — самую широкую и искреннюю в последнее время.

— Ты как, приятель? Я не помешал? Или у тебя и без меня забот полон рот?

— Да ну что ты, — Даррен сам удивился бодрости своего голоса. — Заходи, садись, — он постучал рукой по месту на кровати рядом с собой.

— Да не, я на минутку. Ты если не занят, я это… Там крышу сарая подлатать нужно. Думал, ты поможешь. Четыре руки всяко лучше двух. А то отец по делам уехал, не просить же Марту, — он скромно улыбнулся своей шутке.

— Конечно, идем.

Даррен был настолько далек от починки крыш, насколько это вообще возможно. Джеймс это знал. Даррен знал, что Джеймс знает. Сложно сказать, знал ли Джеймс, что Даррен знает, но сути это не меняло: оба брата понимали, что идут не крышу чинить.

Первые минуты прошли в тишине, прерываемой лишь звуками инструментов и посапыванием младшего брата. Оба знали, что нужно начать, но с чего начать, им было непонятно. А потом они вдруг резко заговорили одновременно:

— Так как ты на самом деле?

— Прости, что я так редко звоню.

Они переглянулись. Джеймс кивнул, приглашая Даррена продолжать.

— Я… — Даррен не знал, что конкретно нужно говорить, поэтому решил говорить правду. — Мне правда иногда хочется взять трубку и позвонить, узнать, как вы все тут, но что-то… что-то сдерживает меня, понимаешь?

— Нет, — честно ответил Джеймс после секундного колебания.

— Ах, да чтоб тебя! — выругался Даррен в ящик с гвоздями. — Я… не знаю, как объяснить. Не могу и все! Ты сам почему не звонишь? — почти прокричал Даррен треснувшим голосом.

— А я… — голос Джеймса звучал еще более надрывно, — я просто беспокоить тебя не хотел. — Он опустил голову, но Даррен заметил, как влажно у него блестят глаза. — Мне казалось… Ну знаешь… Навязываться, вот это все… У тебя там куча дел и вообще другая жизнь… Ты, может, и не хотел бы о нас вспоминать.

Зрение Даррена утратило фокус, и он вцепился в край недоделанной крыши. Он поймал ту мысль, и она выбила первый кирпич из его замка отчуждения. Вернее, Джеймс передал ему эту мысль.