По ту сторону - [51]
Мало того, что голова тянула вниз тупой болью и кружилась, в ней еще и неодобрительно гудело. Все слова, взгляды и улыбки слились в единое целое. Даррен бросал односложные ответы на все задаваемые ему вопросы. Это стало просто невыносимым.
— Мне нужна помощь, — сказал он громко и ясно.
Все замерли. Ни звука. Первым из ступора вышел отец.
— Тебе деньги нужны что ли? — атмосфера резко разрядилась, приборы продолжали клацать, а челюсти — жевать. — Так бы и сказал. Хотя вот уж не думал, что из всех членов нашей семьи…
— Нет, пап, — перебил его Даррен, пожалуй, чересчур резко. — Я не про деньги.
Воздух снова наэлектризовался, но все же не так сильно, как после его первого выпада.
— Сынок, ты болен? — услышал Даррен мамин дрожащий голос. Он обернулся к ней. Ее лицо олицетворяло тревогу.
— Да, мам, — все ахнули, — но не в том смысле. То есть… — Даррен обвел взглядом присутствующих — все они казались скорее заинтригованными, чем встревоженными. — Я болен в том плане, что… Психически не совсем… В норме.
Он поднял глаза на сидящего напротив отца. Откуда-то послышался приглушенный смешок. Сангвины младший и старший продолжали пристально смотреть друг на друга. За столом воцарилась идеальная тишина. Больше никаких смешков. Даррен ждал вопросов, замечаний, комментариев, но их не было. Тогда он решил продолжить. Это была самая сложная часть — объяснение.
— Понимаете, в последнее… довольно долгое время я сам не свой. Да вы ведь это и сами видите. Я стараюсь держаться и не подавать виду, но я чувствую себя… опустошенным. Больше ничего не радует и не интересует меня. Я почти ничего не чувствую. Мне плевать на все и всех, включая самого себя. Я не вижу будущего. Мне действительно нужна помощь.
Он выдохнул. Все эти слова он произнес, глядя в тарелку, не смея поднять глаза и увидеть реакцию за столом или остановиться, даже на мгновение, потому что начать заново было бы невозможно. Ну вот и все. Он все сказал и поднял голову, теперь ясную и светлую. Все заметно скисли и либо перешептывались, либо ковырялись в тарелках. «Я читала об этом, — услышал он голос Кристины, еще более возбужденный чем раньше, — депрессия — болезнь богачей». Даррен решил не напоминать ей, что на заборах тоже всякое пишут. Ему было не до нее. Мать сидела, зажав руками рот, отец еще никогда не выглядел так сурово. Даррен отдышался и решился продолжить.
— Да бросьте, все не так плохо. Я никого не убил ведь. Я просто… Просто у меня серьезные проблемы, и мне бы очень помогло, если бы вы все поддержали меня, — его голос начал срываться, он чувствовал, как предательски подступает ком к горлу.
— Поддержали тебя, — просипел отец. — Ты уехал черт знает куда, черт знает зачем и черт знает, чего нахватался там, а теперь приезжаешь сюда и накануне нашего праздника сообщаешь нам, что тебе на нас наплевать? — Даррен было открыл рот, чтобы возразить и объясниться, но суровый взгляд отца заставил его замолчать. — На глазах у всех? Перед всей семьей решил сам опозориться и нас опозорить. Уже завтра все говорить будут. Только мать расстроил. Ничего не интересует? Надоело все? Пресытился бедненький? Вот у нас тут времени на такие страдания нет. Все в работе заняты. А ты уж просто не знаешь, чем бы себя занять. Хорошо хоть ума хватило завтра все это не высказать, — он перевел дух. — Проблемы у тебя значит. Если ты психически нездоров, так и ложись в психушку — там тебе место, значит. А то, что вы там моду хандрить и людей за людей не считать завели, так это ты сам такую жизнь выбрал, сам и делай с ней, что хочешь.
Даррен извинился, встал из-за стола и на негнущихся ногах пошел наверх. Удаляясь, он услышал тихое «пап» Джеймса и голос Кристины, продолжающей развивать тему болезней успешных людей.
16
До сегодняшнего дня в последний раз он плакал, когда уехал Чарли. За сегодня это было уже во второй раз. Он захлопнул дверь и рухнул на кровать. Он плакал, сжав в кулаке краешек одеяла так же сильно, как отчаяние сжало его сердце. Он не просто плакал — он рыдал. Рыдал за все годы одиночества, отрицания, безмолвной борьбы, секретов, натянутых масок и лжи. Он решился наконец-то признать себя и во всеуслышание заявить о себе, чтобы найти единомышленников, тех самых людей, что должны помочь ему выбраться из трясины на свет, на поверхность. Он сделал это и тем самым использовал свой последний шанс. Последний шанс стать нормальным человеком, научиться чувствовать и сопереживать, жить, а не существовать.
В отличие от квартиры Даррена, дом его родителей был утыкан жутко громко тикающими часами. Те, что стояли в этой комнате, на его старом столе, были в форме супермена с циферблатом на месте буквы S. Даррен слышал, как шло время. Полчаса, час, два, три… Он не считал минуты. Просто лежал лицом к стене, слушая равномерное, по-своему успокаивающее тиканье. Сегодня он преодолел точку невозврата. Как прежде, уже не станет. Да он и не хотел как прежде. Он хотел по-новому, но как и из чего это новое строить, он еще не знал. Он слышал звуки продолжавшегося внизу ужина. Интересно, какую тактику они предпочтут? Сделают вид, что ничего не произошло, или что у них нет сына? Как быстро они перестанут обсуждать эту маленькую революцию? Сразу же, как он вернется
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.