По ту сторону - [34]

— Тебе не понравилось? — почти шепотом.

— Да, все было как-то… неестественно.

— Что ж… о вкусах не спорят, — ответил Пол сдавленно, переглянулся с сестрой и, обернувшись снова к Даррену, изобразил подобие примирительной улыбки.

— Мне показалось, что было очень живо, — подхватила Мэри. — По-моему, актеры большие молодцы — так тонко передать настроение целого поколения…

Даррен попытался замаскировать смех кашлем. Получилось довольно фальшиво. Хотя, вряд ли более фальшиво, чем у сегодняшних выступающих. Настроение они уловили, с этим не поспоришь, но насчет подачи, да еще и тонкой, она явно загнула. Казалось, что это настроение за них уловил кто-то другой, рассказал об этом, а они записали его слова и попытались изобразить, нисколько не проживая это. Когда Даррен псевдопрочистил горло, на него с серьезными намерениями в упор смотрели две пары глаз.

— Даррен, — начал Пол голосом родителя, только что вернувшегося из школы, куда его вызвал учитель обсудить неподобающее поведение ученика. — Ты не прав. Ты — мой друг, но прямо сейчас я с тобой категорически не согласен. Ты не можешь так просто отмахиваться от проблем, разъедающих наше общество, ведь все мы являемся его частью. — он набрал побольше воздуха в легкие. — Именно поэтому так важно поддерживать…

— Ты прав, — оборвал его Даррен. Ему уже было не до смеха, он был раздражен тем, как Пол рассуждал об этом, не имея ни малейшего представления, о чем он говорит, и хотел как можно скорее закончить этот разговор. К тому же, его уже начала опутывать ночная меланхолия и потянула его домой, в теплую кровать, где никто не достал бы его. — Это нервное. Нервный смех. Заработался я что-то на прошлой неделе — надо бы отдохнуть. Черт! Забыл все-таки Мэтту позвонить. Все потому, что записку надо было сразу писать, а не откладывать как всегда. Вечно одно и то же… — тут он поймал себя на том, что говорит сам с собой и снова обернулся к друзьям. Теперь они смотрели на него озадаченно. — В общем, я пошел. Спокойной ночи. Пишите письма, если что.

Он вышел на порядком опустевшую улицу. Город заметно притих и вместо резких ядовитых звуков наполнился равномерным гудением. Даррен без труда поймал такси и, одарив водителя многозначным взглядом, означающим «Обойдемся без разговоров», откинулся на заднем сидении. Перед его мысленным взором пронеслись последние три часа его жизни. Фокус остановился на словах «Так тонко передать настроение целого поколения…» Она ведь понятия не имеет, насколько права. Для нее это все равно что жалеть беженцев или голодающих детей в Африке. Зря он засмеялся. Она хотела как лучше. В конце концов, если они не осознают, насколько близкими к истине были сегодняшние выступления, за них можно только порадоваться. Может, ему даже хватит сил извиниться. А может, нет.

Зайдя в квартиру он наступил на лист бумагу. Ага, записка от тех самых Мюллеров. Разберется с ними завтра. Он наугад бросил ключи на полку и побрел спать, с абсолютной искренностью надеясь, что этой ночью ему это удастся.

11

На следующий день в десять утра Даррен со всей данной ему настойчивостью стучал в двадцать вторую квартиру. Записка, которую так любезно подбросили ему соседи, гласила:

«Дорогой Даррен!

Прости, что тревожим тебя, но так сложились обстоятельства.

Заходи завтра в любое время — мы заберем полки и все объясним.

Еще раз извини.

Роджер и Миа».

«Полки, значит», — думал Даррен, колотя в дверь так, будто пытался взять их квартиру штурмом. Наконец ему открыли. Миловидная девушка лет двадцати пяти с одним из тех нестареющих лиц, морщинки у них обычно появляются только от смеха: около глаз и в уголках губ.

— Миа? — Даррен вопросительно повернул записку текстом в ее сторону.

— Да-да, доброе утро! — пропела она. — Роджер сейчас в душе, но это ничего, заходи.

— Не стоит так себя утруждать…

— Нет-нет, заходи, я настаиваю, — и она удалилась вглубь квартиры. Оставалось только идти за ней. — Так неудобно получилось, конечно, прости… Чай или кофе?

«Ничего, спасибо», хотел сказать Даррен, но вместо этого на автомате сказал: «кофе» и чертыхнулся себе под нос.

— Так вот. Решили с Роджером поставить новый книжный шкаф в спальне, но он, конечно, решил, что соберет все сам. Сахар? Сливки?

— Сливки.

— Поэтому привезли нам только сами полки и каркас. А тут еще эта ерунда с доставкой, — она поставила перед ними дымящиеся чашки и корзинку с печеньем. — Мы-то думали, что весь день будем дома, и тут буквально позавчера поздно вечером мама позвонила — сломала ногу, представляешь? Пришлось ехать к ней в больницу. А в доставку мы успели перезвонить, только когда они уже в пути были, ну мы и решили, что ты не против будешь. Да и дома ты обычно бываешь.

На этой финальной ноте, дверь в ванную открылась, и из клубов пара, как Афродита из морской пены, вышел Роджер Мюллер, завернутый в полотенце:

— О, Даррен, здорово, дружище. — «Какой я тебе „дружище“», — недоумевал Даррен, горестно прихлебывая кофе. Слова ему до сих пор не дали. — Спасибо, что присмотрел за нашим шкафом, а то сам знаешь, как бывает.

Даррен не знал и знать не хотел, как бывает, а потому, пока Роджер жевал печенье, а Миа заваривала ему чай во французском прессе, он наконец-то ринулся в бой.