По ту сторону - [21]

Телефон завибрировал новым СМС-сообщением.

«Как же ты меня достал.

С любовью,

Мэтт»

Ну вот что это?

Отвечать Даррен не стал. Он все-таки, вроде как, делом занят. Вместо этого он оценил разруху, учиненную им прошлой ночью. Выглядело все это месиво не очень, но настоящую боль, во всех смыслах, он испытал, только вспомнив про проклятый свиток, как он окрестил рукопись. В голове резко разлилась волна тепла от лопнувшего сосуда, то ли от осознания того, что он ввязался во что-то наверняка малоприятное, то ли это просыпающийся организм давал ему пинок за очередную пьянку.

— Ой, отстань, — сказал Даррен самому себе вслух и, отложив телефон на тумбочку, стал приводить себя в божеский вид.

Полчаса и две таблетки болеутоляющего спустя он запивал бутерброды кофе в весьма боевом расположении духа. Он был настроен решительно. Он допишет сегодня эту статью. Да чего там писать-то вообще? Ерунда. Только сначала нужно все же избавиться от всей грязной посуды, что накопилась за это время. Когда посуда была перемыта — по-прежнему вручную, так как посудомоечная машина все так же являла собой дитя секретных махинаций сверхразумов — и убрана, пришла пора избавиться от пыли. Даррен был уверен, что это дело первой срочности. Он должен сделать это сейчас, иначе будет слишком поздно. Статья может подождать, а вот работать в пыли вредно для организма.

Через два часа квартира слепила чистотой, и Даррен уже намеревался мыть окна, но так не вовремя начавшийся дождь разрушил его планы. Даррен уселся на диван и любовался результатом своих стараний, хотя некоторые и не заметили бы разницы — он любил чистоту, и его жилище всегда содержалось в порядке. Подобные периоды застоя и захламления были для него редкостью, и бардак не успевал глубоко пустить корни. На самом деле, будучи маленьким, Даррен всегда сражался с мамой на тему уборки — он в вечном хаосе своих игрушек видел упорядоченную систему, а пауки под потолком и вовсе были его друзьями. Однако со временем его любовь к помещениям необитаемого вида выросла настолько, что вытеснила все старые привычки и уничтожила в лице Даррена Сангвина стереотипы о «холостяцкой берлоге». Тогда вместо пылесборников он стал закупать пылеочистители.

Еще минут сорок Даррен просидел на диване, листая каналы и разрываясь между сладкими уговорами лени в том, что он заслужил отдых, и настоятельными и такими грубыми уговорами рациональной и разумной части мозга, напоминавшей ему о том, что прокрастинация еще никого до добра не доводила. Особенно, когда дедлайн уже ближе, чем на носу. Наконец он взял себя в руки, принес за стол ноутбук, зарядное устройство, три прочитанные книги и блокнот с записями — все это он носил по отдельности и, если это было возможно в условиях его квартиры, обходными путями, и поэтому потратил еще минут десять, — и приготовился писать. Вернее, создавать видимость активной деятельности: разложил повсюду раскрытые случайным образом книги, начал перечитывать зачатки брошенной ранее статьи, оставляя чуть ли ни к каждому предложению вдумчивые заметки с советами самому себе о том, что и как нужно переделать. Не очень продуктивно, но главное ведь — начать. И все же что-то не давало ему покоя. Какая-то мысль билась о плотно закрытые стеклянные двери его сознания и не давала полностью сосредоточиться. А еще его не отпускало чувство неоконченности, незавершенности чего-то. Наконец та мысль прорвала защиту и резко вспыхнула у Даррена в голове как в центре комнаты — рукопись. Тогда он решил, что пока не лишит принесенную в дом книгу ее гипнотической силы загадочности, покоя ему не будет, и нужно, как минимум, узнать название — это даст хоть какое-то представление о том, что скрывается внутри. Если это «Пропащая душа Золушки» или «Богатые тоже плачут», он и читать не станет. Пролистнет несколько страниц, чтобы раскритиковать что-то конкретное, и через пару недель — ради правдоподобности — сообщит Бернарду свой вердикт и передаст наилучшие пожелания его подруге-графоманке.

Даррен решительно двинулся к не дававшей покоя стопке бумаги, но остановился посреди комнаты, осознав, что абсолютно не помнит, куда запихнул ее во время своего уборочного рейва. Он огляделся. Нигде на поверхности книга себя не обнаружила. Пришлось подойти к поискам более основательно. Он заглядывал в ящики, на полки и под диванные подушки (ну мало ли). В конце концов, предмет его поисков оказался на подоконнике. Вероятно, подоконник был назначен пересадочной станцией, и Даррен хотел позже переложить книгу в более подобающее для нее место, но отвлекся и забыл об этом. И все же она была найдена. Даррен снова уставился на первый, пустой лист. С одной стороны, его так и подмывало поскорее его перевернуть. С другой стороны, хоть он и был настроен скептически, все же психологию эмигранта никто не отменял — ожидая худшего, он надеялся на лучшее. А потому, ему хотелось как можно дольше держаться за эту надежду увидеть внутри нечто стоящее и отсрочить возможное разочарование. Ведь пока ему ничего не известно, он может представить себе что угодно и начать взращивать в себе сладкое чувство предвкушения чего-то прекрасного. Однако зуд любопытства был сильнее. Даррен перевернул страницу. Он был теперь так взволнован, что поначалу не мог сфокусироваться на трех словах, расположившихся посередине страницы.